Паутина

Калугин Алексей Александрович

– Очень не хочется это говорить, – произнес наконец норвежец. – Но пока я не вижу никакого смысла.

Глава 25

– Ирина.

– Что?

– Твое мороженое тает.

Девочка подняла голову и посмотрела на вазочку с четырьмя уже начавшими оплывать разноцветными шариками, украшенными двумя вишенками и треугольным печеньем.

– Так даже лучше, – сказала она и снова склонилась над альбомом.

– В каком смысле лучше? – чуть наклонила голову к плечу Светлана.

– В каком угодно, – ответила девочка, продолжая водить черным фломастером по листу бумаги. – В эстетическом – шарики оплывшей формы создают постимпрессионистский эффект. В кулинарном – подтаявшее мороженое на самом деле более

вкусное, потому что холод подавляет чувствительность вкусовых рецепторов во рту. В космогоническом – тая, мороженое увеличивает количество энтропии во Вселенной. В поэтическом – для тающего мороженого можно подобрать множество метафор, в то время как застывшее мороженое – это просто лед. В экзистенциальном – наблюдая за тем, как мороженое тает, я переживаю уникальный психологический опыт, приводящий меня к мысли о бренности всего сущего.

Ее старший брат Вадим сидел напротив и, не задаваясь вопросами сущности, лихо уписывал свою порцию мороженого. Из того, что сказала сестра, он сделал очевидный для себя вывод:

– Если Ирка не будет мороженое, я сам его съем!

Вадим был самым обыкновенным семилетним мальчишкой. В меру задиристым, в меру непослушным. И далеко не глупым. Учителя говорят, что у него хорошие способности и занимается он с интересом. Но ему никогда даже в голову не приходили столь же странные мысли, как сестре, которая была на два года его младше. Эти трое – Светлана, Ира и Вадим – были единственными, кому удалось выжить в замерзшем городе, в центре которого образовался разлом, породивший аномальную зону номер тридцать три. Светлана, случайно оказавшаяся рядом с детьми в момент катаклизма, прежде не была с ними знакома. Но она прекрасно помнила, что Ирина поначалу тоже ничем не отличалась от своих сверстников. До тех пор, пока не произошло то самое странное событие в тридцать четвертой зоне, после которого исчез доктор Орсон. А остальные квестеры начали говорить о какой-то Игре и о непонятных «серых», одного из которых они именовали Мастером Игры. Светлана отлично запомнила именно этот момент, хотя и помимо него с ними происходило множество не просто необычных, а самых невероятных событий. Потом, когда они уже прибыли в Центр Изучения Катастроф, ее много раз обо всем расспрашивали разные люди. Она не знала даже имен многих из них. Да и зачем? Они делали свою работу. А Светлана им в этом помогала, как могла. Вот только о «серых», о Мастере Игры и о таинственном исчезновении доктора Орсона Светлана умолчала. Потому что так они договорились – никому не говорить об Игре и о тех странных переменах, что произошли с Ириной после встречи с Мастером Игры. Пятилетняя девочка вдруг начала говорить удивительные вещи. Нет, никакой мистики и ничего сверхъестественного. Она не разговаривала с духами и не предсказывала будущее. Но с легкостью, совершенно несвойственной детям, рассуждала о самых сложных материях. Легко и непринужденно вела споры с учеными специалистами о вопросах, изучению которых они посвятили всю свою жизнь. У девочки прорезалась феноменальная память – она помнила все, что видела или слышала хотя бы раз, даже мельком или в раннем детстве. А ее способности к анализу, сопоставлению и интерпретации, как утверждал доктор Осипов, были просто феноменальными. Логические загадки любой степени сложности она решала быстрее компьютера. Причем делала эта легко, играючи. Со стороны казалось, что это не требует от нее ни малейших усилий. Как будто она заранее знает все ходы и ответы. Оба ученых проводили с Ириной едва ли не все свободное время и без устали твердили, что она удивительный ребенок. На слове «ребенок» они делали особый акцент. Потому что именно особенности детской логики, порой парадоксальной, а зачастую так и вовсе граничащей с абсурдом, незашоренность ее разума устоявшимися академическими штампами и совершенно по-детски пренебрежительное отношение к любым авторитетам позволяли Ирине делать потрясающие по своей глубине и значимости выводы, к которым не мог бы прийти ни один взрослый, будь он хоть двадцати пяти пядей во лбу!

Удивительные способности девочки были главной причиной, по которой

они решили умолчать кое о чем из того, что произошло с ними в тридцать четвертой зоне. Обмолвись они об этом – и милая девочка Ира превратилась бы в морскую свинку, запертую в одной из закрытых лабораторий Центра. Специалистов, которые так поступили бы с ребенком, трудно было бы осуждать – не просто избежать искушения и закрыть глаза на подобное чудо. Но Иринку и тех, кто успел к ней привязаться, тоже можно был понять. Так что ребенок-феномен жил себе в детском секторе Центра вместе с остальными циковскими малышами, ходил в подготовительную группу и на людях старательно делал вид, что он такой же, как и все. Ну разве что капельку посообразительнее. И, надо сказать, у Иры это неплохо получалось.

– Чем ты так занята, Ира?

– Рисую, – не отрываясь от своего, по всей видимости, чрезвычайно важного занятия, ответила девочка. – А можно поинтересоваться, что ты рисуешь?

– Дядя Витя попросил меня придумать игру, в которой нет никаких правил и конечная цель которой никому не известна.

– Ну и как, получается?

Ирина отложила фломастер, придирчиво посмотрела на свой рисунок, недовольно наморщила нос и перелистнул страницу альбома.

– Пока что-то не очень, – сказала она и снова взялась за фломастер.

– А разве может быть игра без правил? – удивленно посмотрел на женщину Вадим.

– Я не знаю, – честно призналась Светлана. – У всех игр, в которые я когда-либо играла, были правила.

– Ир?

– Что?

– Что это за игра без правил?

– Когда вы с мальчишками бегаете друг за другом и делаете вид, что стреляете из игрушечных автоматов, какие у вас правила?

– Главное – не оказаться убитым.

– А что для этого нужно делать?

– Все, что хочешь.

– Вот видишь.

– Что?

– У вас нет никаких правил.

Вадим задумчиво повозил ложечкой в вазочке с остатками мороженого. Он точно знал, что Ирка не права. Когда они с ребятами играют в войну, у них есть правила. Только их так много и они такие запутанные, что объяснить их постороннему почти невозможно. Но достаточно включиться в игру, и ты сам все поймешь. Вот подстрелят тебя пару раз, и сразу же станет ясно, что нужно делать, чтобы не оказаться раньше времени вне игры! Вадим все это прекрасно себе представлял, вот только ему никак не удавалось облечь свои мысли в словесную форму. Он и сам знал, что не мастак спорить. Уж с Иркой – и подавно. Эта хоть кого переспорит. Поэтому он решил подойти к вопросу иначе:

– Ир! Хочешь, я съем твое мороженое?

– Не хочу, – спокойно ответила сестра.

– А я все равно съем!

– Только попробуй!

– Съем!

Вадим потянулся к вазочке с мороженым.

– Даже и не думай! – Ирина ударила его по руке концом фломастера.

– А чего же ты тогда сама не ешь?

– Не хочу, вот и не ем!

– Мороженое портится!

– Нет! Мне такое больше нравится!

– Ты же все равно его не будешь есть! – Вадим снова потянулся к вазочке.

На этот раз Ирина перевернула фломастер и быстро нарисовал на запястье брата грустный смайлик. – Дура!

– Вадим! – с укоризной посмотрела на мальчика Светлана.

– Тетя Света! – Вадим протянул Светлане руку с рисунком. – Смотрите, что она сделала!

– Сам дурак, – спокойно отреагировала на его претензии Ирина. – Не нужно было лезть.

– Тетя Света! Она обзывается!

– Первый начал!

– Ира!..

– А при чем тут я? – девочка обиженно надула губы. – Это мое мороженое. Так ведь? Хочу – ем, не хочу – не ем.

Светлана невольно улыбнулась.

При всей своей гениальности Иришка все же оставалась самой обыкновенной маленькой девочкой. Она могла легко и непринужденно рассуждать об экзистенциальной сущности тающего мороженого и тут же, с той же самой легкостью, затеять свару с братцем, покусившимся на это мороженое.

– Вадим, если хочешь еще мороженого, нужно просто заказать.

– Я хочу ее мороженое. – Вадим сложил руки на груди и угрюмо кивнул на сестру.

– Какая разница?

– Потому что оно ее! А она его не ест!