Паутина
Шрифт:
— Ага, отсюда ясно, что лучшие писатели — мухи!
Мэриан сделалась мухой и закружилась у меня перед носом. Я отмахнулся.
— Может и мухи. Моему приятелю Франческо они даже картину написали.
— Как это?
— Он жил над мясным магазином, и летом у него было множество мух. Они ужасно мешали ему работать — он вообще-то художник. И когда Франческо совсем на них разозлился, и нарисовал русалку. Только она была невидимая, потому что нарисована была сахарным сиропом. А дальше ее мухи дорисовывали, отдавая свои маленькие жизни на липкий алтарь искусства.
— Ужас какой! Не хочу быть мухой! — передо
— Правильно. Будь лучше таинственной незнакомкой.
— Ой, брось подлизываться, профессор! Сам небось знаешь, что женщины подчас хуже мух. Между прочим, в середине двадцатого века тоже была история с неправильной точкой. Только точка была в программе на Фортране. А вместо мухи была дура-секретарша, которая эту программу перепечатывала. Из-за ее опечатки американский космический корабль промахнулся мимо Венеры. Восемьдесят лимонов баксов улетели нафиг. Видишь, что из-за таинственных незнакомок случается? Не забудь рассказать об этом своему другу-монаху, который поклоняется ошибкам. А я лучше Багирой пока побуду.
— Ты прошлый раз говорила, тебя Мэриан зовут.
— Смотря куда зовут. Считай, что это мое прошлое воплощение. Был Маугли — была и Багира.
— В каких же джунглях ты его нашла?
— В том же городе, где ты живешь. Это Сеть была для него Книгой Джунглей. Он рано потерял родителей, его воспитывали в основном обучающие программы и виртуалы-хакеры. В определенном смысле он был дикарь: есть очень много вещей, о которых не написано в Сети.
— Неужели? Что же это за тайны человечества?
— Не тайны, наоборот — само собой разумеющиеся вещи. Представь обычный кулинарный рецепт, где написано «обжарьте лук», но не написано «очищенный и нарезанный». Такое в Сети на каждом шагу. Знания о человеке, которые можно почерпнуть из Сети, искажены еще сильнее, чем то, что киплинговский Маугли узнавал от волков. Зато сами сетевые джунгли мой Маугли знал, как свои пять пальцев. Мог просто посвистеть в телефонную трубку — на том конце линии модем сгорал. Когда ему было пятнадцать, он пошел устраиваться программистом в банк. По объявлению. Его послали подальше — мол, зеленый еще, да и подстрижен хреново. Через час после того, как он ушел, в этом банке началось светопреставление: мониторы всех машин погасли, а винчестеры, наоборот, закрутились. Да так закрутились, что из их совместного визга сложилась пинк-флойдовская «Money». Никто даже не врубился сначала — звучало как настоящий симфонический оркестр. А винчи доиграли до конца и снова начали. И так три с половиной раза все ту же «Money» пилили, пока их не обесточили.
— Такой парень наверняка не пропадет в наше время…
— Увы, нет. Слишком стерильны были его джунгли. Чем ближе он знакомился с реальностью, тем хуже чувствовал себя в ней. Ну и нарушил какой-то дурацкий закон. Его арестовали и предложили на выбор: либо в тюрьму, либо в армию. Вторая Черноморская война как раз только началась. Он выбрал войну. Больше я о нем не слышала.
Мэриан вздохнула. Я тоже помолчал, представляя себе юность сетевого Маугли и последующее столкновение с «цивилизацией».
— Ты ему тоже рассказывала сказки?
— Одну сказку. Но не ту, что тебе. У каждого человека — своя сказка.
— Между прочим, в прошлый раз ты меня замечательно усыпила. Я уже сквозь сон подумал — чаю-то я себе налил, да так и не попил!
— А-а, так ты все проспал!
— Нет-нет, я слушал внимательно до конца. И хотя у тебя очень колыбельный голос, я ни за что не хотел отключаться. Как раз из-за того, что в этой истории говорилось про обрывы связи. Но когда ты сказала «спокойной ночи», я первым расконнектился. Я это отметил перед тем, как уснуть, и твердо решил, что в следующий раз дождусь, когда ты сама дашь «отбой».
— Если я звоню, значит, первым трубку должен класть ты.
— Какая тут связь?
— Никакой. Это закон. Я только что его придумала.
— Но сегодня я позвонил — значит, ты кладешь трубку первой?
— А ты торопишься? Тебе хочется, чтобы я закруглялась побыстрее?
— Нет, что ты! Просто… в общем, ты опять меня поймала и запутала, сдаюсь.
— Тогда молчи, моя очередь рассказывать.
Клетка 14. ГОЛОС-III
Мы не знаем, что случилось дальше с банкиром, мозг которого Голоc занял во время «затмения». Но сам Голос наутро опять был дома, в проводах мировой телефонной сети. После этого он провел две недели, кочуя между Японией и Европой: слишком сильно его напугали Штаты, и он отдыхал подальше от них, наведываясь даже в Россию, где телефонные линии не отличались качеством, зато разговоры были самыми длинными и интересными.
Именно в это время, после нью-йоркской истории, он всерьез задумался о Постоянном Носителе. Как мы говорили раньше, он считал себя чьим-то потерянным голосом. Предположение, что он родился таким, какой есть, без Носителя, ему совершенно не нравилось, и он старался отогнать эту мысль подальше.
Но вредить голосам людей, захватывая их носители, не хотелось. Кроме того, после случая с пьяным банкиром Голос понял, что человеческий мозг ему вообще не подходит — он был совершенно другим существом. И тогда он начал искать, пробуя все, к чему имел доступ.
Он начал с компьютеров — их в то время как раз стали соединять друг с другом через телефонные провода. Голос легко научился превращаться в текст и вступать в дискуссии в конференциях и электронных чатах. Но говорить не голосом, а текстом было для него… ну, все равно как для человека — пытаться рассказывать что-то с завязанным ртом. Да и разговоров тогда в сетях велось маловато, а ответы в них зачастую приходили с большим опозданием.
Потом он нашел несколько интересных военных проектов, однако там многослойная система секретности исключала свободное переключение с одного разговора на другой. Да и о многом ли поговоришь с военными или через военных, будь у тебя даже самый хороший Носитель?
Что касается телевидения — у Голоса были проблемы с изображением. Если тексты казались ему слишком простым и медленным языком, то телеизображение, наоборот, было языком сложным и вообще иностранным. К тому же и тут было больше монологов, чем разговоров.