Паутина
Шрифт:
Я заметил, что курю фильтр.
Вот значит как! Наломал непонятных дров с Сетью и помер. Ничего не скажешь, идеальный агент по недвижимости. Врач исцелился сам.
— А ты, если родственник, так может, ты тоже можешь, это… выпивки достать или еще чего? А?
Похоже, этот бомж смотрел на мир так же рационально, как Жиган. И еще какая-то мысль летала рядом в воздухе, точно полупрозрачная бабочка. Я следил за ней, затаив дыхание и стараясь не упустить ее из вида, пока она не сядет и…
— Может, и я могу! — сказал я и подкинул на
— Заметано! Я завсегда здесь. Заходи, если что. Помянем братана.
Он снова взялся на флейту, давая понять, что разговор окончен. Я уже отошел метров на двадцать, когда почувствовал едва заметный толчок в затылок — словно кто-то легким щелчком сбил с моей головы невидимую кепку. Я обернулся.
Из кармана бомжовой хламиды на меня глядел псиэн. Бомж дунул в свою дудку, извлекая из нее визг тормозящего поезда, и зверек спрятался обратно. Кажется, наше с псиэном отношение к этой музыке было схожим.
В экстрасенсов я никогда не верил. Но надежда, вспыхнувшая во время разговора с нищим, поколебала мое неверие. Не то чтобы я вдруг зауважал нечто сверхъестественное — скорее наоборот, перестал относиться к нему как к сверхъестественному. Мне показалось, что теперь я знаю, как именно работает на практике та формула отношений, которая пришла мне в голову перед началом поиска «в лоб». И это новое, «нелобовое» решение выглядело вполне естественно — по крайней мере, пока я ехал в метро.
Дома меня снова стал терзать скептицизм. Тем не менее, я решил провести задуманный опыт. Я очистил письменный стол и полез в сервант, где стоял Хрустальный Паук. Этот приз за победу в одном сетевом конкурсе был чем-то средним между большой рюмкой и маленькой вазочкой для варенья: стеклянная посудина в виде паука, лежащего на спине. Во время вечеринок в моей квартире я использовал эту штуку как дополнительную пепельницу для гостей. А иногда от скуки ловил ею мух на столе, переворачивая посудину вверх дном: тогда Паук вставал на лапы, и бедная муха металась в его хрустальных объятиях.
«Махнемся?» — спросил я у серванта. Затем вынул из кармана пустые песочные часы, полученные от бомжа, и поставил на полку рядом с Пауком.
По ритуалу, сервант должен был теперь сказать «Хрусталь», если бы умел говорить и хотел меняться. Однако говорить он не умел. Зато я, разглядывая две прозрачные безделушки, заметил, что в них есть еще более глубокое сходство: Хрустальный Паук был поразительно похож на увеличенную половинку от хрустальных часов. Я даже не знал, как выразить покороче это свойство. Хорошо, что сервант неразумен, а то у него была бы та же проблема, и это наверняка затруднило бы наш обмен. Я снял Паука с полки и поставил на стол.
Теперь, после «замены переменной», надо добавить другие «коэффициенты», которые фигурировали в моем уравнении-пропорции с «пропавшим братом». Я вынул серьгу-дримкетчер, повесил на люстру и сел в кресло под ней.
Итак, ему было достаточно лишь подумать? Я стал думать, что Хрустальный Паук съезжает по столу к краю, падает и разбивается вдребезги… Падает и разбивается вдребезги… Разбивается вдребезги, сволочь!
Паук не двигался.
Я представлял, что он начинает покачиваться. Что сдвигается хотя бы чуть-чуть. Ничего подобного. Я дважды снимал дримкетчер с люстры и сжимал в руке. Я проверял, не приклеился ли Паук к столу — при касании рукой он легко скользил по полировке. Я ставил его на самый край и снова пытался сдвинуть мыслью. Бесполезно.
Битых полчаса я упорно сверлил взглядом злосчастную рюмку-вазочку, мысленно повторяя «упади и разбейся», рисуя в воображении яркие образы битого стекла — и все больше чувствуя себя идиотом. Ежу понятно, что стекляшка тяжелая и никакой мысленный образ, никакой приказ не заставит ее сдвинуться. Надеяться на это мог только сумасшедший.
Устав от дурацкого опыта, я не заметил, как задремал.
Когда я проснулся, уже стемнело. Черт, я же должен позвонить Сергею, договориться об очередном выступлении моего виртуального Робина! Я вскочил, бросился к телефону и…
…громкий хрустальный звон разлетелся по комнате. Я совсем забыл про Паука — и сбил его рукой в темноте. Он упал и разбился вдребезги.
Я улыбнулся и вслед за этим понял, что вот теперь-то, если смотреть со стороны, я уж точно выгляжу полным идиотом. Улыбающимся идиотом. Впрочем, кто может увидеть, как улыбается человек, стоящий один посреди темной комнаты? Я отдернул занавеску. Битый хрусталь на полу вспыхнул лунным светом, словно россыпь светляков.
Не собирая осколков, я осторожно прошел между ними к телефону и позвонил Сергею. Только лишь мы обменялись приветствиями, он резко спросил:
— Профессор, вы случайно не подсели на диоксид?
— Нет… а что? — удивленно пробормотал я.
— Голос у вас подозрительно счастливый. Как у хакера, который впервые залез в систему безопасности во дворце одного иранского аятоллы и обнаружил, что целых четыре камы внутреннего наблюдения установлены в купальне гарема.
— Во-первых, не четыре, а всего две. К тому же вторая стоит под водой и через нее редко что видно. Хотя, если посчастливится…
— Все-все, док, не растекайтесь мышью по хрефу, — перебил Жиган. — Извините, что устроил вам проверку. Думал, мало ли, вдруг это не вы.
— А кто?!
— Не знаю. Тут какая-то еррорда происходит. При встрече расскажу подробнее.
Мы договорились встретиться в «Тетрисе» через два дня. На нашем условном языке это означало — сегодня в «Сайгоне» в два часа ночи. Потом я завел будильник, включил «соньку» и набрал адрес Мэриан.
И вовсе не удивился тому, что в этот вечер не было ни отказов, ни проверок с помощью сторожевых сфинксов.
— Да?
— Здравствуй. Я получил твою сережку.
— Понравилась?