Паутина
Шрифт:
— В смысле?
— В прямом. Дамблдор, насколько я знаю, все последние годы своей жизни только тем и занимался, что интриговал, плел свою паутинку, то ли защищая отца, то ли используя его. А теперь еще вы с этим Манчилли, — Джеймс с подозрением смотрел на подругу.
— Какой ты осведомленный, — улыбнулась она, тоже следя за фигурами у леса.
— Да-к ты скажешь? Или это ваша с Манчилли и портретом Дамблдора тайна?
Ксения опять лишь улыбнулась, но потом ответила:
— Это тайна Дамблдора и,
— А меня разве спросили? — притворно сердито сказал Джеймс, обнимая девушку. — Ладно, сделаю вид, что даже не задет тем, что у тебя и этого гоблина есть общие секреты…
— Джеймс, не надо так о Тео, — попросила Ксения. Они сели на любимую скамейку. — Потому что он несчастный человек.
— Почему это? По нему не скажешь…
— Потому что несчастный. Он одинок. Он живет в своем мире — мире легилименции. И он отрицает в себе душу, просто отрицает, — она смотрела на дорожку у своих ног, поджав под себя руки.
— Ты так хорошо его знаешь? — чуть ревниво поинтересовался гриффиндорец, обнимая ее и притягивая к себе.
— Я училась у него, — пожала она плечами, а потом подняла глаза. — Нельзя считать слабостью любые эмоции. Даже привязанность. Он считает это слабостью. Я не знаю почему. Он никогда не позволял даже прикоснуться к его душе. Он ее просто уничтожил…
— Ничего, что ты мне это рассказываешь? — осведомился Джеймс. — Ну, там тайна целителя и все такое…
— А я и не была его целителем — ученицей. Просто я вижу, как у тебя кулаки сжимаются, когда ты смотришь на него. Его нужно пожалеть, Джим…
— Не буду его жалеть. Сильных людей нельзя жалеть, — сказал гриффиндорец, и Ксения улыбнулась.
— Ты говоришь, как Скорпиус…
— Ну, все-таки пять лет уже друг другу глаза мозолим… Ксени, ты слышала про Забини? Про то, что, говорят, их в больницу увезли…
— Да, слышала. Я даже их видела… — она стала очень грустной.
— Видела?
— Да. Мадам Помфри тогда была в Малфой-Мэноре, пришлось нам с Тео оказывать первую помощь…
— Значит, это правда? Они друг друга Круцио мучили?
— Нет. Потому что у них не было палочек, — она говорила тихо.
— Вот это да… Кто же тогда…? Тебе их жаль?
— Да, — она села прямо и повернулась к нему. — Потому что люди не должны причинять друг другу боль. Из-за злобы, мести. Не должны.
— Мести? Ты думаешь, это Мал…
— Я знаю, что это он, — она грустно улыбнулась. — И это ужасно. И знаешь, так не должно быть… Нельзя отвечать болью на боль. Злобой на злобу. Это губит, это сжигает человека изнутри.
Она помолчала, словно вспоминая то, что увидела, когда ее позвали к Забини. Потом заговорила:
— Месть или допущение мести, получение от этого удовлетворения, даже если ты сам этого не делал, не держал палочку в руке — это тоже страшно… А если этого в душе человека изначально не было, то бывает еще ужаснее, потому что его заставляют быть жестоким, заставляют купаться в своей ненависти, в своей злобе…
— Это ты о ком? О Малфое?
Ксения покачала головой, глаза ее грустно смотрели на Джеймса:
— Не о Малфое. В его душе есть место и темноте, и свету. Поэтому то, что он сделал с Забини, не нанесет ему какого-то вреда… Почти никакого, — поправилась она. — Это плохо, но это его душа.
— А тогда о ком?
— О твоем отце. О Гарри Поттере.
Глава 2. Лили Поттер
Она сидела и пыталась внимательно слушать профессора Вектор, которая рассказывала им о новых магических формулах и значениях цифр в них. Все студенты старательно записывали, но Лили пока еще было больно писать, поэтому она просто подперла подбородок кулачком и смотрела на любимого профессора.
Думала она совсем не о Нумерологии, но не испытывала из-за этого никакого стыда. Уроки уроками, а запутанные чувства и ощущения были важнее.
Хотя запутанными они как раз быть переставали. Спала пелена влюбленности, и она увидела мир вокруг таким, каким он стал за полтора месяца. Малфой своей трогательной заботой словно отгородил ее от внешнего мира, спрятал от всего, что происходило вокруг, в своих объятиях. Но так нельзя, потому что мир вокруг стал другим. Ее мир. И Роза вдруг смахнула пелену с глаз. Правильно ли это было? Наверное. Жестоко? Да. Но зато Лили с четкостью теперь осознавала все, что происходит.
Мама. Ее больше нет, и Лили до боли в груди понимала, что все в их жизни изменилось. Пустой дом. Письма только от отца. Одинокий отец. Несчастный отец. Все они — несчастные. Потому что мамы больше нет. И им еще придется вернуться в тот пустой дом, где была мама, а теперь ее нет.
Отец. Снова потерявший близкого человека. Отец и Альбус. Они сейчас учатся жить по-новому. Это им с Джеймсом легче, потому что они в Хогвартсе. Там, в большом мире, все ощущается ярче, болезненнее.
Дядя Рон. Оборотень. Одинокий и, наверное, не менее несчастный, чем отец. Он потерял сестру, себя. Теперь и семью. Потому что ушел от них.
Гермиона. Роза. Хьюго. Осиротевшие. Переживающие за дядю Рона и переживающие его уход. Лили надеялась, что он вернется. Потому что иначе будут уже две разрушенные семьи.
Опасность. Постоянная, непрекращающаяся опасность. Об этом говорили отец, Гермиона, МакГонагалл. Об этом кричали газеты. Об этом свидетельствовали мракоборцы на территории школы. Запреты походов в Хогсмид. Проверка почты и посылок. Постоянная настороженность. Ожидание нового удара. Боль в руках. Воспоминания о темноте.