Паутина
Шрифт:
В Отделе Тайн он проходил осмотр, которому теперь подвергались все сотрудники при обращении в особо важные Отделы и Департаменты. Здесь не было той паники, что ощущалась неизменно в коридорах Министерства. Паники, схожей с той, что была в годы возрождения Волан-де-Морта. Никто никому не доверял, все боялись оказаться следующей жертвой. И все боялись оказаться рядом с Гарри Поттером, потому что благодаря прессе весь магический мир был в курсе, что одна из важнейших целей оборотней — уничтожить Поттера и его семью. Никто не хотел оказаться орудием или случайной жертвой, вставшей между противоборствующими сторонами. Но Гарри это особо не трогало, потому что близкие ему люди
После осмотра он шел по знакомым с юности коридорам и заходил в круглые помещения, пока не оказывался в сердце всей борьбы с оборотнями. Удобные комнаты для каждого пленника, согласившегося сотрудничать с Министерством. Комнаты, целители, мракоборцы. Комнаты — удобные камеры. И пленники знают это. Некоторые покорно ждут будущего и знают, что ничего замечательного там не предвидится. Другие рвутся в бой, хотят хоть что-то сделать. Третьи просто живут, стараясь привыкнуть к новому миру в себе и к себе в новом мире.
Он беседовал с каждым по отдельности, пытаясь понять, что с ними происходит и чего можно ожидать от них. От них — а значит, от тех.
Затем он шел на нижний уровень Отдела. В настоящие камеры, где содержались оборотни-преступники. Не жертвы, а их палачи. Их даже не пытались переманить на свою сторону. Просто исследовали. Гарри не присутствовал на подобных исследованиях. Он лишь заходил, чтобы узнать, нет ли среди пленников знакомых. Друзей. Родных. Рона…
Потом он уходил, потому что подготовка армии «своих» оборотней не была частью его обязанностей.
Он шел к себе, чтобы вести рутинную работу, разбирать текучку, принимать дежурства и отчеты, допрашивать подозреваемых. По другим делам. Потому что к работе «на местности» по делу оборотней Гарри Поттера теперь не допускали. И вполне понятно, почему. Его не пустили к Зигу на допрос. Ему запретили появляться в больнице, где лежали те, кто был замешан в похищении его дочери.
Но его не отстранили совсем. Он скорее опять был сердцем всей борьбы. Как в старые и добрые времена. Ему ничего не говорили из того, что ему не положено было знать. Не хватало только старика в очках-половинках, чтобы у Гарри Поттера случилось дежавю. Да, Дамблдор… С ним еще предстояло поговорить, но пока у Гарри не было на это времени или сил.
У себя он проводил почти весь день, а потом снова совершал путь вниз, к камерам, чтобы убедиться, что все осталось так же, как и утром. Обедал в кафе при Министерстве, один, потому что мало кто из знакомых теперь подсаживался к нему за столик.
После обеда до десяти он снова работал, с головой погружаясь в чужие проблемы, происшествия, трагедии, растворяясь в них, забывая на время о себе самом.
В десять менял мантию и шел домой, где укладывал Альбуса спать, а потом сам падал от усталости, забываясь тяжелым сном.
Так прошла неделя. И вечером в пятницу он с ужасом вдруг подумал, что завтра не нужно идти на работу. Можно — но что там делать? Ходить между Штабом Мракоборцев и Отделом Тайн? А если не идти на работу, то весь день провести наедине с собой. Конечно, был Альбус, но при взгляде на него сразу вспоминался Дамблдор и все, с ним связанное.
Гарри лежал в постели, с силой ероша влажные после душа волосы. Все предметы в комнате казались размытыми, нечеткими.
Суббота. Очередная. Но на этот раз просто суббота. В разбитом и пустом мире. Без прошлого. Без притворства. Просто суббота. Это должно приносить облегчение. Но не приносит.
Гарри положил руки под голову и закрыл глаза. Сон пришел почти сразу, как и всю эту неделю. Причем тот же самый. Попурри из его прошлого и настоящего. То, что было давно, и то, что было недавно. Но так ярко и так четко он увидел все эти образы впервые. Впервые так четко услышал голоса, особенно свой
Ободранные стены Визжащей хижины. Лысый, испуганный человечек. «Ты должен был понимать, что это сделаем мы. Прощай, Питер» — «Нет! Я уверен, мой отец не захотел бы, чтобы его лучшие друзья стали убийцами!»… Гладкие стены и золото фонтана. Ужасная женщина на полу. «Ты должен по-настоящему хотеть, чтобы они подействовали, Поттер! Надо хотеть причинить боль и получать от этого удовольствие, а праведный гнев — это пустяки»… Кабинет Дамблдора. Директор у Омута Памяти. «Уж не жалеешь ли ты лорда Волан-де-Морта?»… Гостиная «Норы». Рассерженный Люпин. «Я не стану убивать людей только за то, что им случилось преградить мне путь. Этим пусть занимается Волан-де-Морт»… Горящая Выручай-комната. Тянущаяся к нему рука Малфоя. «Если мы погибнем из-за них, я убью тебя, Гарри!»… Темное ущелье. Оборотень, несущийся на него. «Главный! Ты, что, окаменел?! Авада Кедавра!»…
Комната в Хогвартсе. Девушка и мальчик в крови и с ужасом в глазах. «Кто-то заставил его ее избить, а потом мучил мальчика Круцио». И боль — застарелая боль. Кладбище. Могилы. Мертвый Седрик. И боль — страшная, выжигающая все, рвота, огонь внутри, раскалывающаяся голова… И красные глаза… И зеленый луч… И могила Люпина, над которой он кричал…
— Гарри, Гарри! — кто-то тряс его за плечи, вырывая из этого повторяющегося уже пять ночей сна. Он услышал свой крик, еще не угасший в темной комнате, и почувствовал слезы на щеках. И кто-то бережно обнимал его, успокаивая, гладя по голове.
Никто и никогда так не вырывал его из снов, из его вечных кошмаров. Их так давно не было. А сейчас — бережные руки, которые заслонили его от кошмара. Так никогда не было в его жизни. Не было рук, которые бы вырывали Гарри Поттера из тех ужасных снов, что мучили его на протяжении долгих лет.
Он плакал, уткнувшись в теплое плечо, руки гладили его по голове.
— Гарри, все прошло, это лишь сон.
Гермиона. Это ее мягкие ладони. Ее успокаивающее тепло. Ее голос.
— Гарри, все хорошо. Прошлого нет, слышишь? Прошлого больше нет. Ты свободен, ты давно свободен, — шептала она, прижимая к себе его чуть дрожащее тело. — Прошлого нет. Оно уйдет, оно оставит тебя. Только ты сам должен отпустить его… Гарри, милый, ты слышишь? Прошлого нет… Теперь нет. Ты можешь быть собой, тебе не нужно больше притворяться… Они пытались сделать тебя другим, но ты же не поддался. Ты остался собой… Помнишь того мальчика со сломанными очками, что в поезде радовался сладостям? Ты потратил кучу денег только для того, чтобы поделиться сладостями с другими… Помнишь, ты сам рассказывал?
Гарри кивнул, находя успокоение в ее объятиях, в ее словах, в ее воспоминаниях. Она, оказывается, хранила то, что он давно не помнил. Она хранила его самого — до того, как он стал Мальчиком, Который Выжил. В те моменты, когда он не был этим Мальчиком.
— Помнишь, что ты видел в зеркале Еиналеж? Помнишь? Не славу, не героические подвиги… Ты видел родителей, потому что ты был всего лишь маленьким мальчиком. Просто мальчиком… Ты видел не смерть Волан-де-Морта, не свою месть, ты видел то, что зовется любовью, Гарри… и то, что пытались сделать с тобой столько лет, это не было частью тебя. Потому что ты — другой… Ты не герой, ты не тот, ты просто человек… Очень храбрый, очень сильный, очень несчастный…