Паутина
Шрифт:
Что это — имя или фамилия? — задумался Лес, но решил голову зря не ломать. И так загадок в Драчевке с избытком.
Из передней комнаты, собственно, кухни, в глубь дома вели две двери. Над одной вилась надпись «Слава красному уголку!», а над другой «Слава Богу!».
В красном уголке не было ничего красного, а стоял стол, накрытый зеленым сукном, около него пара кресел да две лавки тянулись вдоль стен. Из красного уголка имелось два выхода. Над первым, через который они вошли, было написано «Слава вкусной пище!», а над другим «Спи спокойно, дорогой друг. Группа товарищей». Стены комнаты были сверху донизу оклеены красивыми цветными картинками, а изображены на них в основном бабы. Одетые, полураздетые и вовсе голые. Одни стояли, другие
И на зеленом сукне были навалены груды картинок. Нов взял первую попавшуюся. Картинки оказались пришитыми одна к другой, вроде как книга, но без переплетных досок. Книга была тонкой, бумажной (но бумага похуже ютской) и называлась «Коневодство». На первой странице были изображены красивый конь и старый мордастый человек с густыми бровями и пятью золотистыми звездами.
Интересно, что за воинское звание у него, задумался Лес. Он вроде как пять раз дюжинник: до подсотенного, у которого восемь дюжин в подчинении, не дотянул, зато превзошел полуподсотенного… Может, внутри про звание сказано?
Юноша с интересом раскрыл книжицу и прочел: «Основное направление коневодства как отрасли животноводства: племенное, спортивное и мясо-молочное. В СССР поголовье лошадей составляет более восьми миллионов. По данным на 1.1.1978 около 98 % — породные. Разводят свыше сорока пяти пород и групп местных лошадей. Основные р-ны — РСФСР, Казахская ССР, УССР…»
Тьфу ты! — разозлился чародей и бросил книжицу назад на стол. — Сплошные волшебные слова, ничего не разберешь!
Спать будете в следующей комнате, — сказал кузнец и провел гостей через дверь, над которой группа товарищей желала спокойного сна. В комнате стояла широкая кровать и куча гнутых железяк с пружинами.
— Раскладушки, — пояснил Сим, — для наплыва гостей. Если — не дай Бог! — в Драчевке Каннский кинофестиваль случится или опять — Бог даст! — мулаток завезут.
Нов решил, что теперь-то понимает, отчего мужики о Драчевских старожилах всегда отзывались с большим уважением, но почему-то хихикая. Видно, что в селе живут люди умные, но что говорят и что делают — того понять не дано. Все у них не по-людски, сикось-накось и как бы в насмешку. Не разбери-пойми: уважают тебя либо издеваются?
Идемте дальше, — сказал кузнец и шагнул в дверь с надписью «Слава опиуму для народа!». В этой комнате стены оказались завешаны досками со страшными и мудрыми ликами, барабанами и портретами. На одном, например, был изображен человек с бородкой и красным бантом (подписано: «Правильно, товарищи!»), а на другом — усатый и очень значительный (Подписано: «Товарищ нэ понимает!»). На полу стояли каменные и деревянные болваны, на полках — книги: «Библия», «Коран», «Талмуд», «КПСС — ум, честь и совесть нашей эпохи» и еще много-много других, названий которых Лес не разобрал и не запомнил.
Здесь вы можете справлять религиозные обряды, нужду, именины и свальный грех, — пояснил Сим и вышел в дверь «Слава здоровой пище!».
Гости вышли вслед за ним и вновь очутились в кухне у печи, бока которой уходили в прочие комнаты, а в этой имелась плита и топка для приготовления пищи. Как видно, той самой: вкусной и здоровой. Топка была до того узкой, что человеку не пролезть — вот такая ловушка для ведьмы.
С такой печкой в трубу не вылетишь, — сказал Нов.
Еще бы, — охотно согласился кузнец, не уловив неодобрения в словах Леса. — Вот и вся наша клуня, она же гумно, она же заезжая и сельсовет.
А чего вы обмолачиваете в этой клуне? — заинтересовался юноша.
Мы здесь совмещаем обмолот с косовицею, — непонятно объяснил Сим. — Устраивайтесь пока, да не помните бока, а через часок-другой жду я вас у себя в кузне. Устроим банкет а-ля фуршет типа празднотации. Вас, как почетных гостей, усадим впереди зидиума.
Что он сказал? — спросил Лес, когда кузнец их покинул.
Не обращай значения, — махнул рукой маг. Тоже, наверное, заразился Драчевским бредом.
Рой взял раскладушку из комнаты «Спи спокойно»-и перенес в «Слава опиуму».
— Буду спать здесь, — пояснил он. — Классиков на досуге полистаю.
Нов не понял про классиков, но решению мага спать в другой комнате обрадовался.
Глава двадцать первая. Драчевская прописка
Хороша была банька, лучшая в Драчевке.
В кузне, которую гости признали по портянке с надписью «Мы кузнецы, и дух наш — молот!», их ждали. В просторной горнице с углами, заваленными самым необыкновенным хламом невероятных форм («Ничего особенного, — успокоил юношу Рой, — там вон — хонингование, это — суперфиниш, спирали архимедовы, коровий сычуг и локон аньези, кровельными ножницами отстриженный…»), стоял стол. За ним восседали три старожила: коренастый Виш, волосатый Сим и Кос, весь в беглом — в белых тапочках, портах до колен (если смотреть снизу, от тапочек) и белом халате с серебряными пуговицами в виде сердечек. Фершал дохнул на рукав и принялся натирать фигурные пуговицы, отчего те сразу перестали блестеть.
— У пуговиц нет ресниц, — пояснил кто-то сверху. Лес поднял голову и увидел, что под потолком кружится, каждый раз ударяясь башкой о матицу — потолочную балку, — плешивый домовой. Нов хотел было удивиться: с каких это пор домовые летать насобачились? — но не стал, потому что у драчевцев все не как у людей.
Домовой с ревом спикировал вниз, откинул доску, прибитую к торцу стола, — получилась не то лавка, не то табурет, — расселся по-хозяйски и что-то забормотал, подвывая и воздев очи горе. Лес прислушался.
Какой погиб поэт в Уставе Корабельном! Ведь даже рукоять наборного ножа, нацеленная вглубь, как лазер самодельный, сработана как бред, последний ад ужа. Так, выдохнув, язык выносит бред пословиц на отмель словарей, откованных, как Сим. В полуживой крови гуляет электролиз, невыносимый хлам, которым говорим. Какой-то идиот придумал идиомы, не вынеся тягот, как конюх — якорей, чтоб вы мне про Фому, а я вам — про Ерему. Читатель рифмы ждет… Возьми ее, нахал. [7]7
Текст Александра Еременко, искажен.
Домовой, как понял Лес, сочинил приветственную оду Фоме Беренникову и, по драчевской привычке, напихал в нее действительно всякий хлам. Даже домовой у них сочиняет не хуже ведуна, а уж что заумней — тут спору нет. Хотя и предсказания ведунов ясными никто не считает.
В правом углу послышалось чмоканье. Там на куче железного хлама стояла сосновая домовина, а в ней лежала старуха. Она сжимала костлявой рукой розовый шар с носиком, из которого прямо в рот с золотыми зубищами толчками вылетали струйки мутной жидкости. Нос у старой был, что у ютролля, не меньше аршина, а сиськи свешивались наружу по правую и левую стороны домовины.