Шрифт:
…
Булькающе каркнула ворона. Затем шелест крыльев и шорох когтями о бетонную плиту. Откуда-то издали проревел мотоцикл. Возможно, прямо за домом через дорогу отсюда. Рычащий, короткий, но громкий и резкий звук, будто мотор по щелчку пальца включили и выключили. Луна освещала рваные края ночных туч. Они были похожи на кривые нимбы ангелов с ярким, как искра, белым контуром, который придавал магический эффект городскому небу. Когда вокруг нет тёмных бетонных башен, это выглядит красиво, но с ними – жутко. В какой-то момент туча закрыла белый диск, и всё смазалось в одну непроглядную темень, лужу горячего гудрона. Хотя на городских часах было около десяти вечера, по вине фонарей городишка казался немного светлее, чем обратная сторона луны. На перекрёстке, среди светофоров, если приглядеться, можно увидеть банду подростков из пяти-шести человек. Их маты и смех был не слышен не только в домах за
В углу стояло пустое оцинкованное ведро, а над ним висел новенький электрощиток, совсем чуть-чуть в пыли. В другом углу стоял небольшой деревянный стол, заваленный папками, исписанными тетрадями и бумагой, на которой были нарисованы графические рисунки. В темноте они ничего не показывали: переплетённые толстые и тонкие линии, спирали, похожие на смерчи, и надпись "3 неделя". Рядом валялся домашний осушитель воздуха. Про него, видимо, забыли, хотя следовало бы и включить, поработать. В центре комнаты находился ещё один стол, предназначенный для лабораторных опытов. Было время, когда на нём располагались микроскопы, пробирки, шприцы и скальпели. Сейчас к ним добавился пластиковый контейнер со стеклянным иллюминатором, а вокруг стола возвышались капельницы на колёсиках. Их крюки держали толстые мешки с густой, прозрачной жидкостью. На глаз они выглядели весомыми, но на самом деле не тяжелее яблока. От них шли пластиковые трубочки, в которых осели капельки этой прозрачной субстанции. Шланги встречались и соединялись внизу аквариума там, где был привинчен белый металлический клапан. Наглухо закрытый.
Хватает десятой секунды, чтобы наполнить помещение одним единственным звуком – треском стекла.
…
"Да он уже совсем большой."
В том же самом подвале, но несколько дней назад в пробирке на лаборантском столе находился штатив с пробиркой, в которой извивалась красная субстанция. Издалека она была похожа на сплошной комок плазмы, но вблизи в ней разглядывались упругие мышцы и рыхлые сплетения, вместе образовавшие что-то схожее на паутину. "Ты похож на живого – можешь не сомневаться." Сгусток тонких нитей крепко держался за скользкие стенки пробирки. На нескольких концах "паутины" находились очень мелкие присоски, и больше никаких других органов. Тело так плотно заполняло пробирку, что не пропускало свет сквозь себя. Проход в ёмкость туго закрывался обыкновенной пробкой, которая была нанизана на стеклянную трубку, как на шампур. Далее начинался резиновый шланг с зажимом. Он открывался один раз в сутки, во время кормления.
За дверью послышался стук каблуков.
Камилла быстрыми шагами вошла в лабораторию и с укором посмотрела на Кирилла.
– Ты же всё приготовил? – спросила она и перевела взгляд с Кирилла на пробирочную тварь.
Парень будто оглох, он продолжал наблюдать за "паутиной". Одна из её щупалец вылезла откуда-то и малюсинькой присоской прицепилась за стенку пробирки. "Завораживающее явление!"
– Хватит плавать в облаках! Пока мы не закончим, мы отсюда не уйдём. Давно надо было начинать… – не дождавшись ответа, сказала Камилла. Она положила жёлтую папку для бумаг стол, открыла выдвижной шкафчик, взяла оттуда резиновые перчатки и надела их.
Если следовать графику, то они должны закончить с этим делом к лету. "Но как-то всё не успевается." Осталось совсем немного: два дня до первого июня. Кирилл помнил, что за эти одиннадцать месяцев напряжённой работы лишь два дня позволили им не работать над проектом – двадцатое ноября и третье апреля. Их дни рождения немного спасали от перегрузки мозговой системы, но от нервных срывов – не всегда. Много раз проект чуть не закрывался, но какое-то сладкое предвкушение победы спасало ситуацию. "Не помешало бы отдохнуть." И больше ни один день отдыха не было суждено пережить. Но сейчас надо сконцентрироваться на работе. Где он оставил мутаген?
– Препарат в холодильной камере на самом верху, там, где куча оранжевых мелких склянок лежит. Ты, кстати, хотела их подписать, – сказал Кирилл и встал со стального, скрипящего по полу, стула.
– Я забыла… Куда ты положил эту пробирку, будь она… ? – Камилла не договорила фразу, подумав, что если она её не найдёт, то прощай вменяемость. Холодные склянки приятно холодили кожу сквозь перчатку. На баночках были наклеены белые чистые бумажки для надписи. "Хорошо, что они теперь не нужны. Иначе можно налить того, чего не надо." Тут же ей на руку попадается небольшая ампула с желтоватым раствором, и девушка с облегчением шумно вздохнула:
– Наконец-то… нашла.
Кирилл достал откуда-то шприц для прививок, прикатил капельницу, на котором висел пакет с физраствором, и тоже надел перчатки. Камилла дала ему ампулу. Он легко проколол иглой её пластиковую стенку и забрал весь желтоватый мутаген. Поршень укола остановился у двадцати двух миллилитров. Ровно два миллилитра должны уйти на проверку полости иглы. "Будет сложно." Кирилл никогда не отличался ювелирной точностью, но он сам заметил, что руки Камиллы в стрессе дрожат. "Наверное, будет не лучшей идеей доверять ей это дело сейчас." Получить этот мутаген для них оказалась непростой задачей. Необходимые материалы были довольно дорогими – пришлось конкретно раскошелиться. Половина стипендии Кирилла и ещё половина Камиллы – и этого едва хватило на всё что нужно. "Нельзя было медлить. Содержимое этих пакетов имело срок годности. Боже, чтобы я ещё один раз на это согласился." Далее прямо по курсу испытание выдержки. "Чёртов синтез." (Вместо "чёртов" обычно получалось нелитературное слово, но Кирилл старался так не ругаться.) Они поочерёдно следили за процессом получения мутагена. Ждать приходилось долго: около четверти суток для одного миллилитра. Часы измерений и наблюдений делали их лбы похожими на поле для крестиков-ноликов, мешки под глазами тянули на себя веки, будто одеяло, и их болезненный цвет не скрывала даже пудра. Это занятие съедало последние минуты свободной от мыслей головы. Иногда не хватало времени даже принять душ.
Кирилл нажал на поршень укола. Из иглы выпрыгнул небольшой фонтанчик, такой фонтанчик пугает детсадовцев, когда они с мамой сидят на приёме педиатра. "Всем было страшно в первый раз. И не только в первый." Кирилл уловил горьковатый запах раствора и посмотрел на уровень цилиндра. Ровно двадцать миллитров. По лаборатории гулом разнёсся вздох облегчения. Игла входит в пакет в физраствором и выпускает, как ядовитое жало змеи, мутаген. От самого кончика шприца выходят желтоватые волны, которые тут же стремятся ко дну пакета. Кирилл открывает клапан у пробирки и расслабляет зажим на пластиковой трубке. Физраствор медленно, будто по венам, подтекает к нашампуренной пробке и капает на кровавое тело "паутины". Капли растекаются по маленьким ямочкам вглубь. Красные переплетения начинают набухать.
– Теперь нам можно отпраздновать, Комета?
– Рано ещё. Сейчас я занесу наблюдения в дневник, а ты пока иди, займись своими делами.
– Так мои все дела делаются здесь… почти.
Камилла строго посмотрела на Кирилла, и тот послушно ушёл за дверь. Девушка слышала его шаги по лестничной клетке, пока он не дошёл до двухкомнатной квартиры на втором этаже. Пара щелчков, скрип двери, звук скольжения подошвы по бетону и "бах" дверью. Тишина. "Какой же сейчас час? Первый?" Девушка села на такой же стул, на котором сидел Кирилл, и посмотрела на электронные часы: 23:48. От усталости Камилла закрыла глаза и посчитала дни, когда она последний раз слышала, чтобы её называли Кометой. "Это было так давно." Кроме Кирюхи, к ней так никто не обращался. Камилла демонстративно закатывала глаза, хотя ей нравилось прозвище. "Больше такого ни у кого нет. Только у меня." Начиная с десятого класса, они начали много общаться, и она прекрасно помнила трогающие за девичью душу слова Кирилла: "Ты – падающая звезда, но твой полёт только ярче красит твои бездонные глаза, Комета". Тогда он впервые назвал её таким красивым небесным телом. Когда Камилле было лет десять, она впервые и единственный в своей жизни раз увидела настоящую комету. Чем быстрее она падала, тем ярче становилась. Но слишком разогнавшись "звёздочка" исчезла. Растворилась в вечернем небе. Сгорела.
Приятное воспоминание разбудило в Камилле улыбку. Она взяла с края письменного стола большой блокнот с разноцветными закладками и лежащей между страниц ручкой. На новой странице она написала сверху по середине число, отчеркнула и посмотрела на пробирку. "Что же ты такое?" Красная масса всё ещё висела на стенках сосуда. В некоторых местах она набухла, но в целом осталась прежней. Камилла постаралась не подпустить к себе сомнения о допущенной ошибке и написала с полстраницы текста, затем закрыла блокнот. Ещё раз посмотрев на часы она взяла свою сумку и выключила свет. В замке двери раздался повернулся ключ, а на часах пробило двенадцать.