Павел Филонов: реальность и мифы
Шрифт:
Мне показывают декорации. Не понимаю. <…> На задней стене сцены и на грандиозной железной двери большими буквами надпись: «Фу-дуристы»… Это написали рабочие сцены — футуристы не стерли ее. Не все ли равно им в конце концов? <…>
А в зрительном зале уже толпа. Она ждет. Как-то по особенному волнуется. Еще до поднятия занавеса все в зале смеются и гогочут. На сцене же тишина. Сейчас начало. Меня проводят в оркестр. В первом ряду замечаю критика Юрия Беляева. Дальше Россовского [438] и вообще множество всяких рецензентов. В зале много женщин, много молодежи — публика не первых представлений, но совершенно особенная и при том разнородная не по-обычному.
438
Россовский Н.Спектакль футуристов // Петербургский листок. 1913. 3 декабря. № 332. С. 4.
Я сижу вместе с Велимиром Хлебниковым [439] ,
Погас свет, и вот поднялся занавес. Началось представление. Полумистический свет слабо освещает затянутую сукном или коленкором сцену и высокий задник из черного картона, который, в сущности, один и составляет всю декорацию. Весь картон причудливо разрисован. Понять, что на нем написано, я не могу, да и не пытаюсь: какие-то трубы, перевернутые снизу вверх, дома, надписи — прямые и косые, яркие листья и краски. Что этот картон должен изображать? — я так же, как и другие, не понимаю, но странное дело — он производит впечатление: в нем много крови, движения. Он хаотичен… он отталкивает, он непонятен и все же близок. Там, кажется, есть какие-то крендели, бутылки и все словно падает, и весь он точно крутится в своей пестроте. Он — движение, жизнь, не фокус ли жизни? Быть может, ребенок, который прогуливается по шумному современному городу, потом, когда заснет, именно во сне увидит такой картон, такие краски; увидит окна вверх ногами, пирожки или пирожные на крыше домов, и все вместе будет уплывать куда-то… и все как будто так легко можно снять и взять; а утром — снова свет, гул, шум и стук, рожки автомобилей, фрукты, пирожки, бутылки, солнечные лучи, извозчики, трамваи, солдаты, — все это будет пугать, оглушать, развлекать, восхищать и радовать маленький, слабый, детский мозг <…>
439
Хлебников Велимир (Виктор) Владимирович(1885–1922), знаменитый поэт-футурист, который по замечанию Н. Степанова, редактора недавно (в 1928–1933 г. — Л.П.)вышедшего полного собрания его сочинений, «сейчас заново входит в литературу». Это потому, что «он слишком далеко опередил свое время, чтобы остаться в его пределах». И действительно, в прошлом Хлебников был достоянием лишь очень ограниченного круга лиц и то, главным образом, из числа его же собратьев-поэтов, которые, благодаря своей специфической чуткости, могли оценить все достоинства его поэтического языка, все его богатство и всю оригинальность стиховой ритмики. Широкая публика прошла мимо Хлебникова, ничего в его творениях не поняв. Сейчас настает время тщательного изучения Хлебникова и усвоения его поэтического наследства. — Прим. автора.
Мы, взрослые, не плачем, но и мы часто вздрагиваем на улице и утомляемся улицею… Однако — мы привыкли. Многие не выносят города от эстетизма, от безвкусия, от пестроты реклам и красок. Но город — город. Мы же — люди, и жизнь — жизнь.
Быть может то, что я увидел тогда, на этом картоне, — самое реальное изображение города, какое когда-либо я видел. Да, этот картон произвел на меня впечатление. Я почувствовал движение в самом себе, я почувствовал движение города в вечности, всю жуть его, как часть хаоса. Но перейду к действию.
Из-за кулис медленно дефилировали, одни за другими, действующие лица: картонные, живые куклы. Публика пробовала смеяться, но смех обрывался. Почему? Да потому, что это вовсе не было смешно — это было жутко. Мало кто из сидящих в зале мог бы осознать и объяснить это. Если я пришел требовать зрелища, непременно забавного, непременно смешного, если я пришел издеваться над паяцем и вдруг этот паяц серьезно заговорит обо мне, — смех застынет на устах. И когда с первого мгновения замолк смех, — сразу почувствовалась настороженность зрительного зала и настороженность неприятная. Ему еще хотелось смеяться — ведь для этого все пришли сюда. И зал ждал, зал жадно глядел на сцену…
Вышел Маяковский. Он взошел на трибуну, без грима, в своем собственном костюме. Он был как бы над толпою, над городом; ведь он — сын города, и город воздвиг ему памятник [440] . За что? Хотя бы за то, что он поэт. <…> Ничего нельзя было понять… Маяковский — плохой режиссер, плохой актер, а футуристическая труппа — это молодежь, только лепечущая. <…> Однако, за время представления мои глаза дважды наполнялись слезами. Я был тронут и взволнован.
440
В 1914 году П. Н. Филонов создал акварель «Победитель города», возможно, навеянную работой над спектаклем. См.: наст. изд. Покровский О. В.Тревогой и пламенем.
<…> После первого спектакля я почувствовал, что футуристы провалились. Они не выдержали экзамена перед современным зрителем. Зритель ушел разочарованный. Были слабые аплодисменты и слабое шиканье. <…> На рецензентских лицах была разлита приятность чуть-чуть снисходительная, но особенного возмущения не чувствовалось. «Странно!.. Не за этим все они пришли, волновались и чего-то ждали: „а вдруг талантливо?“» И если бы это оказалось талантливым, как вместить тогда футуризм в свои рамки? Но неслышно, незримо пронеслось по залу: «Бездарно». Рецензенты облегченно вздохнули. Кто произнес этот суд? Неизвестно. Футуристы не сумели быть развязными до конца. Они были еще застенчивы, и это их погубило — были слишком неопытны. Какое дело кому бы то ни было до каких-то проблем?
Мои заметки о спектаклях футуристов я окончил такими словами, обращенными к ним: «Будьте мудрыми и сильными. Сохраните себя до конца дней своих теми, кем вы выступили сегодня перед нами. Да не смутит вас наш грубый смех и да не увлечет вас в вашем шествии, — вместо искреннего искания духа, — дешевая популярность и поза. Люди, рано или поздно, оценят вас как подлинных пророков нашего времени».
441
Матюшина (урожд. Громозова) Ольга Константиновна(1885–1975), писательница, автор мемуаров, художница. В юности участвовала в революционном движении. До революции сотрудник партийных издательств в Санкт-Петербурге. После смерти Е. Г. Гуро помогала М. В. Матюшину готовить ее наследие к публикации. В 1910-х стала женой М. В. Матюшина. Как художник принимала участие в оформлении павильонов Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве (1930-е). Ослепнув в результате контузии, полученной в годы блокады, Матюшина диктовала свои произведения и воспоминания.
442
Матюшина О. К.Призвание // Звезда. 1973. № 3. С. 137–163. № 4. С. 164–178. Публикуются фрагменты повести, в которых речь идет о П. Н. Филонове.
<…> Первоначально домик на Песочной принадлежал какому-то генералу, любителю литературы [443] . Умирая, генерал всю свою усадьбу завещал Литературному фонду. Усадьба состояла из большого сада, тянувшегося от Песочной до Карповки, и трех двухэтажных домов. Один, каменный, выходил фасадом на улицу Литераторов. Там Литфонд устроил общежитие писателей. В центре сада стоял деревянный дом. В нем с 1912 года жил художник и музыкант Михаил Матюшин. Его жена, поэтесса Елена Гуро, была очарована тенистым садом и тишиной. Она уговорила свою сестру, Екатерину Генриховну [444] , поселиться в третьем домике, вот в этом, выходившем на Песочную.
443
Дом № 10 на Песочной улице (ныне улица Профессора Попова) неоднократно менял владельцев и перестраивался. В 1891 году участок между набережной Карповки и Песочной улицей с находящимися там пятью деревянными домами приобрел В. О. Михневич. В 1899 по его завещанию часть участка перешла в пользование Общества Литературного фонда. В 1912 в доме № 10 поселились М. В. Матюшин, Е. Г. Гуро, Е. Г. Низен. Квартира и мастерская Матюшина и Гуро на долгие годы стала одним из центров жизни Петербурга — Петрограда — Ленинграда. Вначале здесь собирались художники и поэты, участники «Союза молодежи» и «Гилеи», затем ученики Матюшина по Академии художеств и Гинхуку.
444
Низен (наст. фам. Гуро) Екатерина Генриховна(1874–1972), литератор, переводчица.
<…> Необычайное оживление царило в маленькой квартире Матюшина. Всюду, где только было можно, стояли картины в подрамниках. Художники без конца обсуждали вопрос: где устроить выставку, где снять помещение? Квартир свободных было много, но только не на Невском. А всем хотелось именно там устроить эту необыкновенную выставку [445] . Наконец нашли свободную квартиру на Невском, недалеко от Николаевского вокзала, кажется — на втором этаже. Матюшин попросил меня развесить акварели и рисунки Гуро.
445
Речь идет о 5-й выставке «Союза молодежи», оказавшейся последней в истории объединения. Она была открыта с 10 ноября 1913 по 12 января 1914 по адресу: Невский проспект, дом 73. Составной частью в нее вошла посмертная выставка Е. Г. Гуро, скончавшейся 23 апреля (6 мая) 1913 года.
Я впервые попала на выставку этих художников. Хотелось в тишине, без посторонних, осмотреть ее.
В большой комнате, против входа, висела хорошо освещенная картина Малевича «Бабы с ведрами» [446] … Там ничего не выписано, но эти большие, наполненные водой ведра вдавливаются в плечи своей тяжестью. Женщины, сохраняя равновесие, стараются не согнуться, шагают широко, крепко…
— Как это сильно!.. — невольно произнесла я вслух.
— А ты смеялась над Казимиром, — сказал подошедший Матюшин.
446
Возможно, речь идет о картине К. С. Малевича «Крестьянка с ведрами и ребенком». 1912. Холст, масло. 73 x 73. Городской музей, Амстердам. В каталоге выставки она включена в группу произведений, названную «Заумный реализм».