Павильон Дружбы
Шрифт:
1840 год, Новый Орлеан
Река ослепительно сияет под южным солнцем, в гавани угольный дым пятнает белые паруса, перекликаются многочисленные корабли, сладкий воздух пьянит и кружит голову, как молодое вино. Белые и розовые особняки среди садов, завитки чугунных решеток, улицы — широкие и узкие, модные магазины, многоголосый гоном, цокот лошадиных копыт и шелест колес открытых экипажей.
Город, прекрасный и опасный, город между рекой и зловонными болотами, город пугающих и прелестных историй, город золота, авантюр и музыки.
Кофейня в конце Французской набережной, изящная розовая
Дополняет живописную группу молодой человек, время от времени наклоняющийся через плечи девушек и отпускающий ироничные замечания. Солнце пробивается через кружевные зонтики, пятнает золотыми пятнами старые гравюры и аккуратно накрытые папиросной бумагой акварели, слегка выцветшие со временем. Девушки аккуратно переворачивают тяжелые страницы, водят пальчиками под подписями, негромко произносят имена давно умерших людей, оживающие от прикосновения розовых мягких губок.
— Какие ужасные были времена, — вздыхает блондинка. — Мадам, а вам было страшно жить тогда?
— Нет, Шарлотта, — рассеянно улыбается пожилая дама, веер в иссохшей руке чуть колышется, разгоняя полуденную жару. — И да. Мы не задумывались об этом, мы просто жили. Голодали, плясали на площадях, устраивали праздники, влюблялись, рожали детей, хоронили друзей — и жили.
— «Гильотина, установленная в январе 1793 года на площади Революции для казни короля Людовика XVI», — читает брюнетка и нервно передергивает тонкими плечиками. — Мадам Катрин, а вы… вы ее видели, эту гильотину? Своими глазами?
— Да, Рашель, — чуть заметно кивает пожилая дама. Девушки дуэтом взвизгивают.
— Говорят, простой народ воспринимал казни чуть ли не как бесплатное развлечение, — замечает молодой человек и наклоняется чуть ниже. — О, смотрите, а вот и тиран собственной персоной.
— Кто, король Луи, которому отрубили голову? — поднимает бровки белокурая Шарлотта.
— Нет, гражданин Робеспьер.
— Фи! — хором выносят безжалостный приговор юные дамы, тщательно изучив гравюру. — Совсем неинтересный! Надутый, напыщенный, да еще и в парике! Ой, а вот этот, белокурый, это кто? Какой хорошенький, прямо как пасхальный ангел! Наверное, какой-нибудь казненный принц?
— Этого юношу звали Луи Антуан Леон Флорель Сен-Жюст, и в те времена за ним прочно закрепилось прозвище «Архангел Смерти», — мягко улыбается мадам Катрин. — Он был вернейшим и преданнейшим сторонником гражданина Робеспьера, погиб вместе с ним на эшафоте и действительно был на удивление хорош собой. Только глаза у него были злые — как у жестокого ребенка, любящего помучить беззащитных зверюшек. Да, Шарлотта, я как-то видела его вблизи.
Шарлотта задумчиво смотрит на акварельный портрет, молодой человек фыркает и вполголоса цитирует:
— «Логикой его была гильотина…»
— Раймон, перестаньте, мы все знаем, что вы закончили университет, — обрывает рассуждения брюнетка Рашель. — Пусть лучше мадам расскажет еще что-нибудь, это так занимательно! Мадам, а это кто? — палец с розовым ноготком чуть касается гравированного изображения. — Какое странное лицо… Вроде и некрасивое, но привлекательное. И взгляд такой… такой… — она запинается, не в силах подобрать нужное слово.
— Распутный, — спокойно произносит мадам Катрин, подчеркнуто не замечая, как смущенно краснеют девушки и одобрительно кивает Раймон. — Сей образчик рода человеческого мог соблазнить любую красотку… да и мужчины тоже не могли перед ним устоять, если говорить правду. Познакомьтесь, барышни, это гражданин Колло. Мы никогда не звали его по имени — ему не нравилось. Убийца, утопивший в крови город Лион, обаятельнейший нахал, он сперва был заодно с Робеспьером… а потом оставил его, переметнувшись на сторону его врагов, став сторонником императора Наполеона — который, разумеется, в те дни еще не был императором, а был всего лишь гвардейским поручиком с островка Корсика. Колло умер в изгнании, в Гвиане…
Шуршит перевернутый лист, открывая цветной рисунок. Девушки в задумчивости переглядываются — копия этого портрета висит в комнате мадам, и с него то ли задумчиво, то ли насмешливо смотрит темноглазый мужчина средних лет. Шарлотта и Рашель не решаются расспрашивать, но уверены, что в те давние времена мадам была влюблена в этого человека, и наверняка безответно — ведь мадам Катрин в те времена была совсем девчонкой. Они знают его имя, но оно ничего им не говорит — просто еще одно имя из множества, еще один человек из времен юности мадам, некогда живший и умерший в стране за океаном.
В стране, взвихренной ветрами перемен, в стране свободы и равенства, залитой кровью во имя высших идеалов.
1793 год, Париж
Вообще-то при рождении ее назвали Катрин. Катрин Леконт, класс младших воспитанниц танцевальной школы при Королевской Академии танца. По отзыву наставницы, мадам де Молиньяр, «настойчива и упорна в повторении упражнений, хотя не может похвалиться примерным поведением, достойным благонравной юной девицы».
Замечание касательно поведения было вполне справедливым. Появилось оно после того, как незадолго после своего тринадцатого дня рождения мадемуазель Катрин, всю неделю чутко прислушивавшаяся к тому, что доносится из-за стен пансиона, убедила подружек сбежать в город. Посмотреть на свержение тирана. Ибо в год разрушения Бастилии начинающим танцовщицам едва стукнуло десять-одиннадцать лет от роду, они по малолетству ничего не понимали и, разумеется, ничего не видели.
— Если мы и это прохлопаем, всю оставшуюся жизнь локти кусать будем! — решительно заявила Катрин под согласные поддакивания Люсиль и Сони.
Удирать было страшновато, но любопытство пересилило.
Поначалу беглянки ничуть не сожалели о своем поступке. Повсюду на площадях пели и плясали, швырялись камнями в окна дворцов, орали: «Да здравствует свобода!» и «Долой тиранов!». Катрин где-то подобрала трехцветное знамя и размахивала им, ее носили на плечах и поднимали повыше, чтобы ей было все видно и все могли ее рассмотреть. Кто-то спросил, как ее зовут, и девочка ответила не привычным с детства скучно-целомудренным «Като», а внезапно навернувшимся на язык звонким прозвищем — «Либертина».