Павленков
Шрифт:
— Целый архив накопился… Письма, письма, письма… А вот и знаки общественного признания!
Павленков взял в руки два официальных документа. Не торопясь, перечитал вслух.
«Первая Всероссийская гигиеническая выставка, устроенная под почетным председательством Его Императорского Высочества великого князя Павла Александровича Русским Обществом охранения народного здравия.
Похвальный отзыв
Постановлением Совета Русского Общества охранения народного здравия на основании заключения экспертной комиссии присужден Ф. Ф. Павленкову, книгоиздателю в
С.-Петербурге.
С.-Петербург, мая 22-го
Свидетельство
«Императорское Московское Общество сельского хозяйства назначило серебряную медаль для присуждения на Всероссийской сельскохозяйственной выставке 1 — 14 декабря 1895 г.
Москва. Декабря 15 дня, 1895 года.
На основании постановления экспертной комиссии присуждена сия медаль декабря 15 дня, 1895 года издателю Ф. Павленкову за дешевые иллюстрированные издания для народа русских классиков — Пушкина и Лермонтова».
Конечно, приятно было получить Павленкову эти зримые свидетельства признания общественной пользы его дела. Не так много было их за прожитые десятилетия. Больше — заключений цензуры о книгах. Правда, были и письма читателей: ободряющие, утверждающие в справедливости избранного жизненного курса. Ведь все издательство Павленкова выросло без капиталов, исключительно благодаря поддержке читателей. Угадать, уловить эмоциональный настрой российского читающего населения столь бурного времени было делом непростым. Однако в какой-то мере удалось справиться с этой задачей. Немалую роль сыграло, наверное, и то, что книги, выходившие в его издательстве, были прежде всего для простого массового читателя, порой имеющего не слишком обширные знания в той или иной области.
Об этом же свидетельствовал и один из ближайших сподвижников издателя литературный критик А. М. Скабичевский. «Павленков, — писал он, — избегал строго и специально ученых книжек, оставляя их на долю других издателей, сам же избирал именно наиболее популярные и общедоступные. В этом до самой смерти его заключалась коренная, так сказать, его деятельность».
Самое важное для любой деятельности — верно определить общественную потребность времени. Это одинаково справедливо и для политика, и для писателя, и для художника. Флорентий Федорович удивительно точно улавливал только лишь зарождающиеся в обществе процессы и оперативно откликался на них.
На этот счет до нас дошли очень характерные свидетельства одного из друзей Павленкова Николая Александровича Рубакина.
…Лозанна. Ноябрь 1928 года. В своей библиотеке сидит один из сподвижников книги директор Международного института библиологической психологии Николай Александрович Рубакин. Он написал заглавие своего очередного очерка — «Из истории борьбы за права книги. Флорентий Федорович Павленков». Откинулся на спинку кресла, задумался. Перед глазами возник облик давно ушедшего из жизни друга, замечательного работника книжного дела, энергичного борца, искателя и прокладывателя новых путей в этой неизмеримо обширной, даже безграничной области — Флорентия Федоровича.
Прошло почти что тридцать лет, как его не стало. Но и до сих пор стоит он перед ним, словно живой: «среднего роста, худощавый, довольно узкоплечий, несколько сгорбленный, с большой головой и высоким лбом, и с глазами, такими глазами, которые никогда не забываются, если только вам приходилось хоть разок заглянуть
Что же, это был эдакий деловитый сухарь, отдавшийся целиком работе, лишенный всех других радостей жизни? В памяти всплывают дорогие сердцу картины…
…Шумит самовар. В небольшой, не очень-то приветливой квартире на Малой Итальянской улице в С.-Петербурге сидим вдвоем. Мне, юному книгочею, лестно находиться в столь уважаемом обществе. Осматриваю комнаты, пока хозяин разливает чай. Их всего четыре, низких, в два и в одно окно. Желтые крашеные полы. Обстановка — самая что ни на есть спартанская. Нет излишков мебели. Большой письменный стол, заваленный бумагами, письмами, корректурами. Солдатская кровать. Маленькая столовая с обеденным столом около стены. Никакой обстановки, никакой внешности. Всюду содержание преобладает над формой, а деловитость над красотой.
Но сколько пришлось мне и пережить, и передумать в этих комнатах! И сколько сил влилось там в мою душу!..
…Не буду скрывать, заранее продумывал вопросы, которые задам Флорентию Федоровичу за чашкой чая. Меня занимала тогда сильно одна проблема: как ему удалось работать в одном ритме с духовными устремлениями своей эпохи? Отчего к книгам его наблюдался такой неуемный читательский интерес?
Помню, как в 1877–1881 гг., когда я работал в качестве «библиотечного мальчика» в библиотеке моей матери в Петербурге, читатели спрашивали у меня: «А у вас имеются издания Павленкова?» Спрашивали не по их названиям, а по имени издателя. Такого внимания со стороны читающей публики не удостаивался тогда ни один издатель. А иные читатели еще интересовались: «Нет ли у вас “Вятской незабудки ”, той, которая арестована». Эта книжка у нас была, и из нее читатели, заранее настроенные, вычитывали то, чего там нет и не было, приписывали ей свои ожидания, свои мысли, чувства, стремления и, переживая их на свой лад, были искренне убеждены, что все это они получили из этой книги…
…Поймав удобный момент, стараюсь, как можно более мягко, задать свой «коварный» вопрос Флорентию Федоровичу:
— Не залежалась ли у Вас хоть какая-нибудь одна книга?
Понимаю всю бестактность такого обращения к издателю, хочу сгладить впечатление и добавляю:
— Зная, как Вы подбираете материал для Ваших изданий, я буду писать о ней, где могу, и толкать ее в библиотеке…
В ответ же Флорентий Федорович улыбается и без всякого самодовольства, поставив чашку на стол, отвечает:
— У меня не села ни одна книжка, помаленьку все идут…
…Флорентий Федорович продолжал просмотр своего архива.
Вот он остановил взгляд еще на одном письме.
Создательница воскресной школы в Харькове X. Д. Алчевская сообщала ему, как во время своей встречи с Л. Н. Толстым, состоявшейся 14 апреля 1884 года, она восторженно рассказывала писателю о значении «Наглядной азбуки» и «Азбуки-копейки», способствующих самообучению. А потом, увлекшись, поведала писателю и о создателе этих изданий.