Павленков

«Каждая эпоха вычитывает из Библии лишь себя самое», — заметил как-то великий немец Людвиг Фейербах. Точно так же происходит с оценкой деяний конкретной исторической личности. В разные периоды выдвигается на первый план то, что востребовано временем, данной исторической эпохой.

Сто лет назад, когда ушел из жизни Флорентий Федорович Павленков, благодарные современники на памятнике на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге, который был установлен на его могиле, поместили две главные книги из сотен, выпушенных отечественным книгоиздателем. Это были «Физика» А. Гано, с выпуска перевода

которой начинал он свою издательскую деятельность, и «Энциклопедический словарь». Десятилетия работал Флорентий Федорович над составлением своего детища, и судьбой было даровано ему полистать страницы сигнального экземпляра этой солидной книги перед тем, как перестало биться его беспокойное сердце…

Сегодня Павленков вместе с нами и с задуманной им и осуществленной впервые в мировой книгоиздательской практике всеобъемлющей биографической библиотекой «Жизнь замечательных людей» входит в новое тысячелетие. Серия оказалась по душе читающей публике, она живет, развивается, постоянно пополняется вот уже не одно десятилетие. Ее родоначальник Флорентий Павленков по праву завоевывает почет и уважение читателей XXI века.

Что же это был за человек? Как и почему ему удалось заглянуть так далеко за горизонт со своего XIX столетия и гениально предугадать, что будет нужно нам, его соотечественникам, из совсем другой эпохи?

Бытует такая мудрая притча: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Так вот в случае с Павленковым она вряд ли может прояснить ситуацию. Добросовестно готовясь на поприще служения Отечеству в кадетском корпусе и в Михайловской военной академии, он искренне посвящал верноподданнические стихи Его Императорскому Величеству. Завоевал репутацию несгибаемого борца за свободу печати при издании собрания сочинений неукротимого нигилиста Дмитрия Писарева. Вместе с писателем Владимиром Короленко коротал дни в Вышневолоцкой политической тюрьме. Оказывал помощь гонимому самодержавием Николаю Чернышевскому. Выкупил права на издание собрания сочинений опального изгнанника из России Александра Герцена. Издал в серии «Жизнь замечательных людей» биографию Льва Толстого, когда писателя отлучили от церкви. Передавал книги Антону Чехову для отправления на остров Сахалин. Дружил с народником Николаем Михайловским. Публиковал в переводе на русский язык Фридриха Энгельса и Карла Каутского…

Павленков не примыкал ни к каким партиям и общественным течениям и в бурном водовороте острейших идеологических сражений второй половины XIX столетия. Он выработал и упорно проводил в жизнь собственную программу действий, связанную с просвещением родного народа, его образованием, подготовкой к работе на новом витке общественного развития. В ней не выдвигалось глобальных задач, не было претензии на охват своим влиянием целых классов тогдашнего общества, его интеллектуальной элиты. Павленков избрал сферой своего воздействия тех современников, кто выполнял внешне скромную, но такую нужную на том этапе истории России работу — нести знания в широкие народные массы, утверждать в повседневной жизни цивилизованные нормы бытия, вооружать современников всеми последними достижениями науки и техники. К сожалению, в реальной российской действительности тех лет усилия эти приходилось предпринимать в условиях жесточайшей борьбы с господствующей тенденцией правящих кругов, усматривавших в образовании народа, во внедрении в практику гласного обсуждения всех общественных проблем едва ли не самую опасную угрозу для самодержавной власти.

Поэтому Павленков за свою многолетнюю неутомимую работу удостоился единственных «титулов» — ссыльный и поднадзорный. Царское правительство усматривало в его лице опасного врага, революционера. И репрессивными мерами подталкивало молодого деятельного патриота родного народа на тупиковый путь террористического вандализма, хотя все устремления его были направлены к созиданию, просвещению, образованию. Десять лет ссылки, два года тюремного заключения — такой была плата за павленковский труд, его неуемную энергию действия. Причем если ты Богом данный издатель, то непременно следовало жесточайшее иезуитское наказание — без права выпускать книги!

Как это ни грустно признавать, но и при советской власти имя Павленкова, который, казалось бы, своим книжным служением способствовал низвержению прежних порядков и установлению взамен их более справедливых и свободных, было почти замалчиваемо. И тут опять злую шутку сыграла с ним ирония судьбы. Предприимчивый издатель и к концу жизни создал солидный капитал, которым распорядился самым благородным образом. Львиную долю средств он распорядился передать на открытие в отдаленных российских деревнях двух тысяч народных библиотек, что было исполнено его душеприказчиками. К 1913

году более двух тысяч павленковских библиотек уже открыли двери для сельского читателя. Но с наступлением периода реакции царское правительство закрывает народные школы и библиотеки. В том числе, естественно, и павленковские. В. И. Ленин, резко критикуя эту антинародную меру властей, в одной из своих статей задевает и Павленкова: богатым людям-де не стоит тратить свои капиталы на открытие библиотек, все равно это бесполезное предприятие. Лучше было бы сразу передавать средства на дело революции. Так Павленков одним опрометчивым ленинским замечанием был занесен в число тех, кто якобы работал не во имя народа, а против него. Ситуация сложилась патовая: и запрета не было, но и прославлять Павленкова нельзя, если вождь революции давал ему не совсем положительную оценку.

И только благодаря Алексею Максимовичу Горькому, который в начале тридцатых годов XX столетия возрождает павленковскую биографическую серию «Жизнь замечательный людей», интерес к издателю и его имя были возрождены. К 60—70-м годам относится и появление первых биографических очерков о жизни и деятельности выдающегося русского издателя. Но что бросается в глаза: большинство публикаций о Павленкове сопровождалось созвучными эпитетами: «идейный издатель», «мятежный издатель», «идеальный издатель», «фанатичный издатель», «просвещенный издатель». Все это говорилось, в целом, в положительном плане, но все же какая-то исключительность сквозила в этих характеристиках.

Собственного жизнеописания Павленков по характеру своему создавать не мог: не придавал значения он таким понятиям, как слава и признание. Собирал материалы и начал писать биографию своего друга и учителя видный русский библиограф и поборник книги Николай Рубакин, но обстоятельства помешали ему осуществить свое намерение. Готовился составлять павленковскую биографию один из его душеприказчиков Валентин Яковенко. Однако смерть тоже прервала его работу.

Дошли до нас лишь воспоминания самого близкого друга Флорентия Федоровича еще с периода их совместной учебы в военной академии Владимира Черкасова, который тоже был одним из душеприказчиков Павленкова.

В последние десятилетия XX столетия стали появляться книги и брошюры о жизни и деятельности Ф. Ф. Павленкова — Н. М. Рассудовской, А. В. Блюма, А. П. Толстякова, Ю. А. Горбунова и других. А в конце минувшего века три издательства России переиздали павленковскую библиотеку «Жизнь замечательных людей».

В данной книге читателю предлагается рассказ, созданный по письмам, воспоминаниям современников, публикациям, различным документам, а также по эпистолярному наследию самого Павленкова. Это рассказ об издателе, его жизни и плодотворной деятельности, поставившей его в один ряд с видными книгоиздателями XIX века — К. Т. Солдатенковым, М. О. Вольфом, А. Ф. Марксом, И. Д. Сытиным, П. П. Сойкиным, А. Ф. Девриеном, М. В. и С. В. Сабашниковыми, А. И. и И. Н. Гранат.

Родился Флорентий Федорович Павленков 8 (20) октября 1839 года в Тамбове в дворянской семье. Правда, дворянство ее было не родовым, а служивым. Отцу, Федору Яковлевичу, военному, оно было дано за безупречную службу царю и Отечеству. Дед Флорентия, его прадед и прапрадед, как это явствует из обнаруженного недавно документа, происходили из слободских украинских казаков и служили при полковой канцелярии в Острогожске. Мать Флорентия, Варвара Николаевна (в девичестве Гулевич), была третьей женой Павленкова-старшего. От прежних двух жен у него осталось восемь детей. Да и у Варвары Николаевны были двое сыновей и дочь. Прокормить такое семейство на одно жалованье мужа оказалось делом непростым. Поэтому, когда Флорентию не было и года, его и старшего брата Вадима определили в Тамбовский кадетский корпус. Правда, мать теперь редко общалась со своими первенцами. А они, по достижении десятилетнего возраста, были переведены в 1-й Санкт-Петербургский кадетский корпус на казенный счет. Целое десятилетие предстояло Флорентию провести в этом заведении. Там же, в 1854 году, он узнает о смерти отца в Московском военном госпитале. О судьбе матери ничего неизвестно, скорее всего, она ушла из жизни еще раньше. Так что есть все основания утверждать, что детство и юность Павленкова пронеслись вне семьи, без ее воздействия. Мундир, застегнутый на все пуговицы, строгий распорядок, постоянное пребывание в кругу сверстников — все это сказалось затем на характере юноши, в значительной степени повлияло на его отношение ко всему, что предстояло пережить, укрепило его готовность смело идти на преодоление любых встречавшихся затруднений, не пасовать перед ними, решительно отстаивать свою правоту.