Паж герцога Савойского
Шрифт:
Дети обычно видят ангелов сквозь слезы. Мы не преувеличим, если скажем, что Эммануил показался залитому слезами Леоне ангелом.
В нескольких словах все было сказано, объяснено, условлено. и слезы сменились улыбкой. Есть в жизни человека возраст — и он самый счастливый, — когда слезы и улыбка соприкасаются так же, как ночь и рассвет.
Через два часа после Эммануила явился Шанка-Ферро с первым конюшим принца и двумя берейторами; на поводу они вели собственного иноходца герцогини. Крестьянам, у которых Леоне прожил полтора месяца, дали изрядную сумму денег. Мальчик опять заплакал, обнимая их, но это были больше слезы радости,
Вместо того чтобы ревновать Эммануила к этой новой дружбе, Шанка-Ферро скакал впереди и разведывал путь, как настоящий командир, возвращался и улыбался другу своего друга той детской улыбкой, что обнажает не только зубы, но и душу.
Так они и прибыли в Верчелли. Герцогиня и герцог поцеловали Леоне, и Леоне стал членом семьи.
На следующий день семья уехала в Ниццу, куда и прибыла без приключений.
VIII. ОРУЖЕНОСЕЦ И ПАЖ
В наши намерения не входит — да убережет нас от этого Господь, поскольку другие уже это сделали лучше, чем могли бы сделать мы, — так вот, в наши намерения не входит рассказать об Итальянских войнах и описать историю этого великого соперничества, омрачившего все начало XVI века. Нет, к счастью, нам ниспослана Господом, по крайней мере на этот раз, задача более скромная, однако более живописная, если можно так сказать, для нас и более занимательная для наших читателей. В ходе дальнейшего повествования мы увидим только самые главные события, подобные высочайшим вершинам Альп, что вздымают над облаками свои покрытые вечными снегами пики.
Франциск I прошел через Савойю и Пьемонт и обрушился на Италию.
Три года французские и имперские пушки грохотали то в Провансе, то в Миланском герцогстве.
Одному ангелу смерти ведомо, сколько людских тел понадобилось, чтобы удобрить прекрасные равнины Пьемонта и Ломбардии и сделать их неистощимо плодородными!
Все это время под прекрасным небом Ниццы, лазурным днем и пламенеющим ночью, в краю, где светятся даже ночные насекомые, дети, хранимые Богом, росли под бдительным оком герцогини Беатрисы.
Леоне стал полноправным членом неразлучной троицы: он делил с мальчиками все их игры, но не все их упражнения. Уроки воинского искусства были чересчур тяжелы для его маленьких ручек, и учителям казалось, что его мышцы слишком слабы, чтобы он когда-нибудь смог с воинственным видом держать копье или щит. Правда, Леоне был на три года младше своих товарищей, но казалось, что он младше их на целых десять лет, особенно с тех пор как Эммануил — без сомнения, по милости Господа, предназначавшего его к великим делам, — начал расти и здоровье его стало укрепляться, как будто он старался догнать своего молочного брата Шанка-Ферро, сначала его опережавшего.
Таким образом, роли между товарищами юного герцога распределились совершенно естественно: Шанка-Ферро стал его оруженосцем, а Леоне, менее честолюбивый, удовлетворился ролью пажа.
В это время стало известно, что принц Людовик, старший сын герцога, умер в Мадриде.
Для герцога Карла и герцогини Беатрисы это было большое горе; но, если существует утешение для отца, а особенно для матери, потерявших ребенка, то Бог дал им его: принц Людовик уже давно жил вне дома, а Эммануил Филиберт на их глазах с каждым днем расцветал, как лилия, и креп, как дуб,
Но Господь, желавший испытать изгнанников, нанес им еще более жестокий удар. Герцогиня Беатриса заболела какой-то изнурительной болезнью и, несмотря на искусство врачей и заботы мужа, сына и слуг, умерла в январе 1538 года.
Горе герцога было глубоко, но благочестиво; Эммануил же был близок к отчаянию. К счастью, рядом с ним был другой сирота, хорошо знавший, что такое слезы! Что сталось бы с Эммануилом без его доброго товарища, который и не пытался его утешить, мудрствуя, а просто плакал вместе с ним?!
Конечно, Шанка-Ферро тоже тяжело переживал эту утрату: если бы он мог вернуть жизнь герцогини, вызвав на бой какого-нибудь страшного великана, сидящего в своей башне, или сразиться с каким-нибудь сказочным драконом в его логове, одиннадцатилетний паладин немедленно, не колеблясь, отправился бы на подвиг, чтобы с риском для жизни вернуть радость и счастье своему другу. Но иных утешений он не знал: его крепкая натура не поддавалась расслабляющим слезам. Его можно было ранить и заставить пролить свою кровь, но горе не могло его заставить пролить слезы. Шанка-Ферро был рожден побеждать опасности, а не переносить горести.
Так что же он делал, пока Эммануил Филиберт плакал, склонившись головой на плечо Леоне? Он седлал лошадь, опоясывался мечом, подвешивал к седлу палицу и, словно; пес, пришедший в ярость от камней и палок и изгрызший; их зубами, блуждал по склонам прекрасных холмов, что тянутся вдоль средиземноморского побережья; он представлял себе, что имеет дело с немецкими еретиками и африканскими сарацинами, выдумывал себе врагов из предметов бесчувственных и неодушевленных и, за неимением кирас, чтобы их смять, и касок, чтобы их разбить, раскалывал палицей скалы и срубал мечом ели и каменные дубы, ища и находя облегчение своей тоски в неистовых упражнениях, к которым его подталкивала сильная натура.
Прошли часы, дни, месяцы; слезы иссякли. Печаль, сохранившись в глубине сердец как спокойная скорбь и нежное воспоминание, понемногу ушла с лиц; глаза, наспрасно искавшие на земле супругу, мать и подругу, обратились к Небесам, чтобы там разглядеть ангела.
Сердце, обратившееся к Богу, скоро утешится.
Впрочем, события продолжали развиваться, отвлекая даже от боли утраты. Решено было организовать встречу папы Павла III (Алессандро Фарнезе),
Франциска I и Карла V. Речь на ней должна идти об изгнании турок из Европы, о создании герцогства для Луиджи Фарнезе и о возвращении герцогу Савойскому его земель.
Встреча должна была состояться в Ницце.
Папа и Карл V выбрали Ниццу в надежде на то, что в благодарность за гостеприимство, оказанное им его дядей, король Франциск I легче пойдет на уступки.
Кроме того, здесь следовало прийти к своего рода примирению между папой Павлом III и императором Карлом V. Алессандро Фарнезе отдал своему старшему сыну Луиджи города Парму и Пьяченцу взамен княжеств Камерино и Непи, которые он отнял у него, чтобы отдать их второму своему сыну — Оттавио. Эта инвеститура не понравилась Карлу V, который именно в это самое время — Мария Франческо Сфорца умер в 1535 году — отказался уступить папе, какие бы деньги за это ни предлагались, злополучное герцогство Миланское, послужившее если не причиной, то, во всяком случае, предлогом к бесконечной войне между Францией и Империей.