Печать и колокол (Рассказы старого антиквара)
Шрифт:
— Рад познакомиться, — сказал Борисов. — И с вами и с Бухвостовым.
Орест Григорьевич улыбнулся:
— Ты так расписал Бухвостова, что Борисов не прочь зачислить его в свою бригаду.
— А что? — поддержал я шутку. — По-моему, лихой бы милиционер из Сергея Леонтьевича получился.
— Лихих у нас и так достаточно, — сказал Борисов, — с умелыми нехватка.
Сергей Сергеевич, как я понял, уже ознакомился с материалами по ограблению антикварной лавки Тарновского. Он меня подробно расспросил о коллекции Шлягина, о самом Шлягине, о моей встрече и разговоре с ним, о подробностях ночного визита Тарновского и Варвары Ивановны, о Генри Мэйле, который в своё время хотел приобрести у Шлягина портрет Бухвостова. Затем Борисов спросил:
— Вам Тарновский говорил, от кого он ждал телеграмму в тот вечер?
— Нет, — сказал я. — Я вообще не уверен, что он ожидал телеграмму.
— Твердой уверенности у меня тоже нет, — признался Борисов. — Но ведь Тарновский будто не из храбрых?
Я не удержался от улыбки. Большего труса мне встречать не приходилось. Он боялся всего: хулиганов, случайных знакомств, лошадей, машин, крыс, сырой воды, собак, простуды, инфекции… Свою квартиру он превратил в неприступную крепость со сложной и хитроумной системой замков, крючков, засовов и цепочек.
— Вот именно, — выслушав меня, кивнул Борисов, — неприступная крепость, как вы выразились. В протоколе осмотра отмечено большое количество запирающих устройств на входной двери и две кованые железные цепочки. Но Тарновский, насколько я понял, цепочками не воспользовался, а сразу же открыл дверь.
— Совершенно верно. Иначе он бы разобрался, что это не почтальон, а налётчики.
— Вот видите, мы уже начинаем мыслить одинаково, — констатировал Борисов. — Потому-то я и предполагаю, что он ждал телеграмму. В противном случае он бы так просто дверь не открыл. Но это между прочим, это я ещё уточню с самим Тарновским. А теперь расскажите мне поподробней о вещах, которые хранились в тайнике. Обо всём, кроме портрета Бухвостова, о нём я уже имею исчерпывающее представление: ведь я был на вашей лекции…
Присутствовавший в начале беседы Ефимов, сославшись на дела, давно ушел, а Сергей Сергеевич продолжал задавать мне один вопрос за другим.
Наконец поток вопросов стал иссякать. Воспользовавшись паузой, я спросил, имеются ли у него какие-либо предположения.
Борисов засмеялся:
— Хотите сразу же взять быка за рога? Предположений много, все не перечислишь…
— А наиболее вероятное? Кто мог ограбить Тарновского?
— Видите ли, — сказал Сергей Сергеевич, — я не Шерлок Холмс и не Нат Пинкертон. В провидцы тоже не гожусь… Но, если исключить возможные случайности — а их в нашем деле сотни, — то по почерку похоже на работу Володи Этюдника. Есть такой специалист по антикварным и ювелирным магазинам, гастролёр…
— Гастролёр?
— Ну да, гастролёр. Он к нам на гастроли из Екатеринослава прибыл: уж слишком он наследил там, вот и решил временно переменить место своей деятельности.
— И какие же шансы выловить его, этого самого Этюдника?
— Какие шансы, говорите? — окончательно развеселился Сергей Сергеевич. — Да, наверное, приличные шансы. Если руководил налётом действительно Этюдник, — вставил он своё очередное «если», — то, думаю, наше обязательство мы выполним досрочно: Этюдника Петренко уже три дня «пасёт». Не исключено, что вы будете иметь сомнительную честь с ним лично познакомиться в самое ближайшее время… ну, скажем, на следующей неделе. Он в одной «хазе» на Мало-Царскосельском проспекте осел и чуть ли не ежедневно кутит в «Сплендид-Паласе». Так что некоторые ориентиры у нас имеются. В общем, как только будут новости, я вам телефонирую.
Новости не заставили себя ждать. Через день Сергей Сергеевич позвонил мне на работу:
— Если хотите побеседовать с Этюдником, приезжайте.
— Когда?
— А хоть сейчас. Его должны ко мне привести. Но ни слова Тарковскому.
Я бросил все свои дела и помчался в Петрогуброзыск.
У двери кабинета Борисова переминался с ноги на ногу конвойный.
Значит, Этюдник уже здесь. Я постучался.
— Войдите! — крикнул из-за двери Борисов.
Налётчик, худощавый, одетый по последней нэпмановской моде молодой человек с густо набриолиненными волосами, сидел на стуле перед Сергеем Сергеевичем, скучно глядя в потолок и небрежно вытянув длинные ноги в узконосых штиблетах.
— Чего уставился, четырехглазый? — злобно спросил меня Этюдник. — При стёклышках, а туда же, в лягаши…
— Только не хами, Вовочка, — предупредил его Сергей Сергеевич и перевёл: — Вовочка хотел вам сказать, что при такой, как у вас, интеллигентной внешности вы могли бы найти себе более благородное занятие, чем работу в Петрогуброзыске, где вам приходится иметь дело со всякой шантрапой вроде него. Он вас принял за нашего сотрудника.
Я кивнул головой: всё понятно, дескать.
— А теперь по существу, — сказал Сергей Сергеевич, обращаясь к задержанному. — Искренность украшает любого человека, в том числе и налётчика с мелкобуржуазным происхождением. Признаешь, что брал лавку Тарковского?
— Лавку? — переспросил Вовочка. — Кобелий закуток!
— Вовочка хочет сказать, — вновь перевел для меня Сергей Сергеевич, — что, учитывая скудость ассортимента антикварных изделий и их незначительную ценность, торговое заведение Тарковского нельзя именовать лавкой. Так брал этот закуток?
— А чего не взять, что плохо лежит?
— Значит, брал?
— Брал.
— А с кем?
— С корешами.
— С кем именно?
Налетчик задумался и наморщил лоб.
— И долго мы будем ждать?
— Долго, — злорадно сказал Вовочка.
— Запамятовал? — с участием спросил Сергей Сергеевич.
— Начисто.
— Не украшает, значит, тебя искренность?
— А я и без украшений парень хоть куда.
— Понятно, — сказал Сергей Сергеевич и перевёл: — Вовочка хочет сказать, что у него провал в памяти, но, посидев немного в арестном доме и побеседовав на очных ставках со свидетелями, он постарается восстановить все подробности происшедшего и рассказать о них. А пока он, как и подобает воспитанному человеку, извиняется за напрасно отнятое у нас время и просит отправить его в камеру. Так, Вовочка?
Вечером мне позвонил Тарковский. Помня о предупреждении Борисова, я ему ничего не сказал, хотя и не понимал, почему следует умалчивать об аресте Этюдника, который признался в ограблении. Впрочем, меня волновало не столько это обстоятельство, сколько другое, более существенное: удастся ли разыскать портрет Бухвостова. К тому времени Ефимов торжественно вручил мне протокол общего собрания сотрудников 3-й бригады, где чёрным по белому было написано: «Заверить красного профессора истории изящных искусств тов. Белова В. П., что в самое ближайшее время портрет С. Л. Бухвостова, который, как явствует из прочитанной лекции, является ценным для пролетариата произведением дореволюционного рабоче-крестьянского искусства, займёт положенное ему место в музее «Общества поощрения художеств и популяризации художественных знаний при Российской Академии материальной культуры», где будет вдохновлять раскрепощённый народ на Всемирную революцию».