Печать и колокол
Шрифт:
Присутствовавший в начале беседы Ефимов, сославшись на дела, давно ушел, а Сергей Сергеевич продолжал задавать мне один вопрос за другим.
Наконец поток вопросов стал иссякать. Воспользовавшись паузой, я спросил, имеются ли у него какие-либо предположения.
Борисов засмеялся:
– Хотите сразу же взять быка за рога? Предположений много, все не перечислишь…
– А наиболее вероятное? Кто мог ограбить Тарновского?
– Видите ли, – сказал Сергей Сергеевич, – я не Шерлок Холмс и не Нат Пинкертон. В провидцы тоже не гожусь… Но, если исключить возможные случайности – а их в нашем деле сотни, – то по почерку похоже на работу Володи
– Гастролер?
– Ну да, гастролер. Он к нам на гастроли из Екатеринослава прибыл: уж слишком он наследил там, вот и решил временно переменить место своей деятельности.
– И какие же шансы выловить его, этого самого Этюдника?
– Какие шансы, говорите? – окончательно развеселился Сергей Сергеевич. – Да, наверное, приличные шансы. Если руководил налетом действительно Этюдник, – вставил он свое очередное «если», – то, думаю, наше обязательство мы выполним досрочно: Этюдника Петренко уже три дня «пасет». Не исключено, что вы будете иметь сомнительную честь с ним лично познакомиться в самое ближайшее время… ну, скажем, на следующей неделе. Он в одной «хазе» на Мало-Царскосельском проспекте осел и чуть ли не ежедневно кутит в «Сплендид-Паласе». Так что некоторые ориентиры у нас имеются. В общем, как только будут новости, я вам телефонирую.
Новости не заставили себя ждать. Через день Сергей Сергеевич позвонил мне на работу:
– Если хотите побеседовать с Этюдником, приезжайте.
– Когда?
– А хоть сейчас. Его должны ко мне привести. Но ни слова Тарковскому.
Я бросил все свои дела и помчался в Петрогуброзыск.
У двери кабинета Борисова переминался с ноги на ногу конвойный.
Значит, Этюдник уже здесь. Я постучался.
– Войдите! – крикнул из-за двери Борисов.
Налетчик, худощавый, одетый по последней нэпмановской моде молодой человек с густо набриолиненными волосами, сидел на стуле перед Сергеем Сергеевичем, скучно глядя в потолок и небрежно вытянув длинные ноги в узконосых штиблетах.
– Чего уставился, четырехглазый? – злобно спросил меня Этюдник. – При стеклышках, а туда же, в лягаши…
– Только не хами, Вовочка, – предупредил его Сергей Сергеевич и перевел: – Вовочка хотел вам сказать, что при такой, как у вас, интеллигентной внешности вы могли бы найти себе более благородное занятие, чем работу в Петрогуброзыске, где вам приходится иметь дело со всякой шантрапой вроде него. Он вас принял за нашего сотрудника.
Я кивнул головой: все понятно, дескать.
– А теперь по существу, – сказал Сергей Сергеевич, обращаясь к задержанному. – Искренность украшает любого человека, в том числе и налетчика с мелкобуржуазным происхождением. Признаешь, что брал лавку Тарковского?
– Лавку? – переспросил Вовочка. – Кобелий закуток!
– Вовочка хочет сказать, – вновь перевел для меня Сергей Сергеевич, – что, учитывая скудость ассортимента антикварных изделий и их незначительную ценность, торговое заведение Тарковского нельзя именовать лавкой. Так брал этот закуток?
– А чего не взять, что плохо лежит?
– Значит, брал?
– Брал.
– А с кем?
– С корешами.
– С кем именно?
Налетчик задумался и наморщил лоб.
– И долго мы будем ждать?
– Долго, – злорадно сказал Вовочка.
– Запамятовал? – с участием спросил Сергей Сергеевич.
– Начисто.
– Не украшает, значит, тебя искренность?
– А я и без украшений парень хоть куда.
– Понятно, – сказал
Вечером мне позвонил Тарковский. Помня о предупреждении Борисова, я ему ничего не сказал, хотя и не понимал, почему следует умалчивать об аресте Этюдника, который признался в ограблении. Впрочем, меня волновало не столько это обстоятельство, сколько другое, более существенное: удастся ли разыскать портрет Бухвостова. К тому времени Ефимов торжественно вручил мне протокол общего собрания сотрудников 3-й бригады, где черным по белому было написано: «Заверить красного профессора истории изящных искусств тов. Белова В.П., что в самое ближайшее время портрет С.Л. Бухвостова, который, как явствует из прочитанной лекции, является ценным для пролетариата произведением дореволюционного рабоче-крестьянского искусства, займет положенное ему место в музее „Общества поощрения художеств и популяризации художественных знаний при Российской Академии материальной культуры“, где будет вдохновлять раскрепощенный народ на Всемирную революцию».
«Заверить»…
Мне очень хотелось поверить этому заверению, но ситуация отнюдь не внушала оптимизма.
Свой «провал в памяти» Этюдник, правда, восстановил довольно быстро, чуть ли не на следующий день. Его воспоминания о посещении лавки Тарковского заняли добрых двадцать страниц убористого текста. Налетчик подробно рассказал, как он вместе с Подорожником и Федькой Лысым, который был наводчиком, ограбил лавку, перечислил похищенное, рассказал, где оно хранится (налетчики успели продать лишь незначительную часть добычи). Но среди изъятого в подвале дома по Мало-Царскосельскому проспекту не было ни коллекции старинных монет, ни кружев, ни гобеленов, ни портрета Бухвостова…
Этюдник утверждал, что этих вещей он в лавке даже не видел.
Конечно, в лавке он и не мог их увидеть – они хранились в тайнике…
Тайник? Какой тайник? Разве там был тайник? Нет, ни о каком тайнике он не слыхал. Чего уж тут темнить: семь бед – один ответ. Червонец ему и так и так через решеточку светит. Нет, тайник они не брали. Чего не было, того не было. Как на духу, век свободы не видать. Точно – не знал про тайник, а потому и не шуровали там. Ежели гражданин начальник какое сомнение имеет, пусть у Федьки Лысого, что лавку давал, или у Подорожника справится. Он их заложил, потому выгораживать они его не будут, уж скорей топить зачнут. Так что тут без сомнения, на просвет. Ежели что – заделают. Пусть гражданин начальник справится, а он, Этюдник, с полным чистосердечием и с любовью к Советской рабоче-крестьянской власти колется, как грецкий вроде бы орех колется, на две половинки, без крошек.
«Гражданин начальник» справился – соучастники Этюдника полностью подтвердили его показания: о тайнике они ничего не знали…
«Провал памяти» у всех троих? Не похоже.
Я никогда не считал себя психологом, а тем паче специалистом по психологии уголовников. Но ведь должна быть какая-то логика в поведении арестованных, зачем им врать? Какую реальную пользу могут они теперь из этого извлечь? Да и показания свидетелей не сбросишь со счета…
Но если все они говорят правду, то тогда что же – тупик?