Печать Индиго. В сиянии Зари

Теплова Арина

Фон Ремберг начал дергать узкий ворот камзола, ему не хватало воздуха. Бешенство от ее коварства завладело его существом. Боясь показаться смешным перед камердинером, Кристиан глухо велел:

– Я все понял. Ступай. Едва она вернется – доложишь.

Понятливо кивнув, Людвиг быстро вышел, оставив фон Ремберга одного.

Смотря в одну точку невидящим взором Кристиан пытался успокоиться, но ничего не получалось. В голове стучала только одна мысль. Немедленно поехать в эту самую рощу, упомянутую в записке и прямо на глазах девушки удавить Артемьева как бешеного пса, который посмел покушаться на его золотоглазую лань. То, что девушка принадлежала ему, фон Рембергу, молодой человек даже не сомневался. Ведь именно он оставил

ее в живых тогда, в лесу, когда она была еще совсем девочкой. Именно он прошлой осенью спас ее из лап Федора и вывел из лесной чащи. И именно он, в эту пору оберегал ее от Верховного, который бы уже давно принес ее в жертву Темному Повелителю, если бы Кристиан не придумал предлог, чтобы продлить ее существование на этой земле. Все это давало молодому человеку основание полагать, что жизнь Славы у него руках, и именно он, в настоящее время решал, что произойдет с нею дальше.

Фон Ремберг прекрасно отдавал себе отчет в том, что пока он нуждался в этой юной чаровнице, она будет неприкосновенна, и под его защитой. Это золотоволосое прелестное сокровище принадлежало только ему одному. И все остальные мужчины не имели права не только приближаться к ней, но и даже издали любоваться его прелестной целительницей. Как раз поэтому он не позволил ей ехать на тот бал к Артемьевой без него, и собственно из-за этого теперешняя прогулка Славы привела его в бешенство.

У других мужчин были в распоряжении множество других девиц, обычных и пресных, тихих и с норовом, красивых и не очень. А Кристиану нужна была именно эта, единственная, неповторимая и чарующая Светлая. Которая совсем не боялась его, была невозможно прекрасной, чистой, искренней, загадочной и до боли желанной. В ее невероятных глазах хотелось утонуть. Ее дар успокаивал его мучения и был просто жизненно необходим ему. А ее нрав огненный, непокорный и сильный притягивал его словно магнитом. Из-за нее он был готов не колеблясь убить всякого, кто хотя бы попытался отнять у него его драгоценную нимфу, которая как-то ненавязчиво и мягко всем своим легким золотым существом уже прочно вошла в его сердце и душу.

В то утро Слава ездила верхом одна и долгое время провела в заветном месте в окрестностях одной из деревень. Там, на окраине села, стояла избушка старика-знахаря, промышляющего снадобьями и травами. Здесь, в домике знахаря, Слава исцеляла тех, кому нужна была помощь. К старику приносили или приводили больных, в основном крестьян, и знахарь посылал своего внучка Ивашку с запиской к Славе, когда требовалась ее помощь. Однако, за госпожой фон Ремберг посылали в самых сложных случаях, когда старик не мог исцелить больного своими снадобьями. Слава сразу же откликалась на просьбу и едва у нее появлялось время, сразу же ехала к знахарю, предварительно посылая записку через того же Ивашку. Все свои исцеления Слава держала в тайне, чтобы никто в усадьбе не знал про ее дар. Об этом знал еще Гриша. Деревенские же люди по просьбе госпожи фон Ремберг скрывали это, и говорили об этом в особо крайних случаях, боясь выдать девушку церковникам.

Вот и сегодня рано поутру, получив записку, Слава сразу же отправилась в избушку знахаря, чтобы исцелить одну сильно простывшую крестьянку, мать семерых детей, которая кашляла кровью и находилась почти при смерти. Видя, что легкие бабы наполовину черны, девушка осталась с больной наедине и велела ей закрыть глаза. Почти два часа Слава творила в своих тонких ладошках жизненную энергию и затем вливала ее в грудину крестьянки. К концу исцеления девушка отметила, что ей удалось восстановить легкие больной почти на четверть. Более лечить бабу было нельзя в тот день, так как от излишка энергии, полученной ее организмом, баба могла погибнуть. Девушка велела прийти крестьянке через неделю, чтобы она смогла до конца излечить ее.

Около полудня девушка вернулась в усадьбу. Она устала и собиралась часок вздремнуть перед обедом, ибо исцеления забирали часть ее энергии, правда очень небольшую. Благодаря амулету-кольцу матери и браслету, заказанному Славой уже здесь, в Петербурге, внутренняя целительная сила Славы увеличивалась во много раз, сберегая сущность девушки от энергетического истощения. Но все же девушке требовалось восстановление. Час или другой сна полностью наполняли ее существо энергией.

Поднявшись наверх по лестнице для слуг, Слава вошла в свою спальню и стянула с головы шляпку для верховой езды. Она устало плюхнулась в кресло и едва успела стянуть с ножек легкие кожаные сапожки, и надеть тряпичные туфельки, как из коридора послышались тяжелые быстрые шаги. Дверь широко распахнулась. Она невольно обернулась. Фон Ремберг, одетый в дорожный темный костюм, ботфорты, простой темный парик с косичкой и плетью в руке, стремительно вошел в ее спальню. Окинув жену быстрым взглядом, молодой человек отметил, что сегодня девушка была не в мужском, а в женском темно-синем платье для верховой езды, которое невероятно шло ей. Но это нисколько не утихомирило его клокочущего настроения.

– Вы пропустили завтрак, сударыня. И я хочу знать отчего? – вымолвил он без предисловий тоном инквизитора, останавливаясь напротив Славы, сидящей в кресле. Его жесткий взор горел яростным фиолетовым пламенем на его бледном красивом лице.

– Я каталась верхом и потеряла счет времени, – ответила она тихо, вставая.

– Вы катались одна?

– Да, – кивнула она.

– Вы лжете! – порывисто выпалил фон Ремберг и, сделав к девушке две шага, выставил впереди себя плеть. Он почти упер рукоять плетки в носик девушки, решив своим жестом запугать ее. – И лжете так нагло, что мне так и хочется все же пройтись плетью по вашей спине!

– Вы опять не в духе, сударь? Отчего вы так говорите? – спокойно вымолвила она.

Оценив ее выдержку, он невольно опустил плеть вниз, и начал нервно постукивать ею по своему бедру.

– Я спрошу еще раз. С кем вы встречались на прогулке?

– Да с чего вы решили, что я была не одна? – спросила, ничего не понимая, Слава.

– Оттого что я знаю это! – процедил он.

– Если вы все знаете, зачем вы спрашиваете меня? – спокойным голосом произнесла девушка и улыбнулась ему, пытаясь хоть немного смягчить его сердце.

Ее улыбка была воспринята Кристианом, как некая издевка над ним. Он распрямил плечи и его лицо пошло темными пятнами.

– Вы встречались с Артемьевым у старого дуба, в березовой роще, так?!

– Нет.

Они оба замолчали, словно дуэлянты, яростными взглядами испепеляя друг друга. Взор фон Ремберга был полон угрожающего темного света, а его лицо смертельно бледным. Взгляд же Славы светился непокорным холодным светом, а ее щеки горели. Она видела, что он пытается обуздать свой гнев, и пару раз для этого глубоко вздохнул.

– Значит, письмо лжет? – проклокотал он, вдруг, протянув ей лист. Узнав старое письмо Гриши, девушка напряглась и тихо спросила:

– Откуда у вас письмо?

– Отвечайте! – прогрохотал он.

Она видела, что фон Ремберг, как будто не в себе, и его невменяемое состояние отчего-то показалось Славе опасным. Ей на мгновение даже стало жалко его, и девушка решила немного успокоить его.

– Да, мы встречались с Гришей у старого дуба, но это было неделю назад. Сегодня же я каталась одна.

– Ясно, – произнес он тихо, начиная подозревать, что девушка, возможно, говорит правду. Как и ранее он не мог прочитать ни одной ее мысли, и это до крайности раздражало его. Он несколько раз выдохнул и уже спокойнее велел. – Отныне я запрещаю вам встречаться с Артемьевым.

– Запрещаете? Но по какому праву?

– Я ваш муж и имею все права на вас, своевольная девица!

– Вы просто невыносимы, сударь, – пролепетала она, отвернувшись от него и отходя к окну. – Гриша мой брат и…