Печать льда
Шрифт:
За столетия Айса отразила не один набег охочих до чужого богатства дружин и собиралась отразить не меньшее количество будущих посягательств. Тому способствовали высокие городские стены, немалой ценой обретенные вольности горожан, и не только возможное покровительство Единого, которому горожане, будь они хоть тысячу раз грешниками, в конце концов воздвигли величественный храм, но и покровительство самой Погани, которая издревле защищала неуступчивое поселение не хуже высоких стен и острых стрел, и не только подобно воде, прикрывающей толщей своей уединенные острова.
Впрочем, Погань плату за помощь брала соответствующую. Хотя, как говорил старый болтун, гуляка и пьяница Камрет, не все сказанное – правда, а что правда, не все лучше лжи. Именно Камрет рассказал Рину Олфейну в пору его восторженного мальчишества историю Айсы.
– Не было в стародавние времена никакого города на этом холме, – бурчал старик, щурясь в сторону распахнувшего удивленные
– Откуда же город взялся? – торопил старика маленький Рин. – И почему он Айсой прозывается, и почему…
– Цыц, торопыга! – обрывал нетерпеливого мальца Камрет и так же степенно продолжал: – Откуда развалины и Водяная башня взялись, то отдельная присказка. Был ли тут колдун или не был, о том говорить без толку, хотя язык у каждого второго на ту сторону чешется. Ты еще спроси, откуда Погань на тутошних землях распласталась. И не пересказывай мне храмовые бредни! Сразу скажу, хочешь о Погани разузнать, подрасти да в Темный двор обращайся. Это колдуны темнодворские камни Айсы облизывают и в Погань не за добычей, а за черепками и железками охотников посылают. Вот они, может, и раскопали чего, а я тебе лучше нынешнюю историю расскажу. Прямо с твоего, Рин, предка и начну. Наперво тебе, парень, признаюсь, не княжеского ты рода и не королевского. Не вздумай даже возмущаться и сразу выброси из головы все эти городские россказни про десять могучих воинов, что победили на этом холме страшного огненного зверя или того самого колдуна и положили начало десяти магистерским родам Айсы. И колдуна тут никакого уж не было, и со зверем известная натяжка выходит, хотя в Темном дворе Хозяйку Погани в былые времена, да и теперь, иначе как «огненным зверем» не величали никогда. И воинов никаких не наблюдалось, а очутились тут беглые да выкупленные простолюдины. С другой стороны, кто их знает, были среди них отпрыски знати или нет? Да и мнится мне, что какого королька или княжича ни ковырни, рано или поздно выковырнешь обычного селянина, который, надо заметить, мог оказаться корольком и по случайности, и даже вовсе из-за какой-нибудь ерунды!
Точно так же и всякий простолюдин вполне может оказаться потомком какой-нибудь важной персоны. Когда ветер дует, семя далеко разлетается, а где примется, одному Единому известно. Опять же запомни: если ковш в бадье по дну чиркает, вовсе не значит, что тебе уже все речные и морские глубины подвластны и изучены. Так или иначе, но был твой предок, парень, обычным рабом без права и имущества. Уж не знаю, как там у него приключилось, без малого тысяча лет уж минула или больше, но впал он в немилость у своего хозяина. Или украл он что, или в рот не тот кусок кинул, или на бабу какую без должного почтения глянул. Знаешь, нынешние времена не сладки, а в стародавнее время деньки и погорше случались. Посекли твоему предку спину так, что мясо с костей слезать начало. Посекли да к знахарю отнесли, чтобы подлечить, и ту же забаву продолжить. Тот предка твоего в чувство привел, врачевать начал, потому как и сам права над собой собственного не имел, но посоветовал бежать, покуда хозяин вовсе несчастного в пыль не перемолол. А бежать-то особенно некуда было. Погань и в ту пору полмира занимала, ходу в нее не было никакого, о клеймении тогда слыхом не слыхивали, да и в прочие стороны прибытку искать не следовало.
В Дикие земли на юг идти, так степные племена чужеземцев и теперь не любят. Они их и раньше-то не жаловали, ничего, кроме рабской же участи, не предлагали. На запад уходить – тоже выгоды нет, всех беглых с запада в Скаму же возвращали. На север – не всякий выдюжит северную жизнь, если еще прижиться удастся. Одна дорога оставалась – в Пущу. Она как раз по течению Иски лежала, где и теперь лежит, как прослойка между Скамой и Поганью. Покорячился, правда, бедолага, мол, Пущи не только охотники, но и воинства скамские опасаются, да только никакие корчи страшнее предстоящей казни быть не могли. Выждал парень, когда забрали его в людскую от знахаря, прикинулся все еще слабым, чтобы в железо не заковали, и первой же ночью бежал. Ума-то большого на побег не надо было: запасай сухих корок да зерна, которыми скот кормят, в горшок отсыпь, садись в лодку, толкайся от берега и моли Единого, чтобы тебя на порогах вместе с лодкой в щепу не перемололо. Успеешь до Пущи добраться, а там уж никто тебя искать не будет, если только сам выживешь да нос наружу из чащи высунешь.
– А Пуща-то чем страшна о ту пору была? – робко спрашивал Рин.
– А чем и теперь, – морщился Камрет. – Дикий лес он дикий и есть. Дорога-то и теперь южнее Иски к западу идет, а к северу от реки до самого моря чащи такие, не то что ноги переломаешь, оставишь их на пропитание таким тварям, что в страшном сне тебе не снились! Опять же колдовство какое-то меж стволов таится, лесовики, что в самой Пуще в деревнях живут, и то его страшатся. Одно тебе скажу, старики говорили, что Пуща – это как перехлест нормальных земель с Поганью. Так уж выходит, что пакость – все одно, будто умножилась там. Хотя опять же и в Пуще люди живут. Так и сладилось: лесовики на нас дивятся, что мы между Поганью и Гнилью выживаем, не задыхаемся, а мы их понять не можем, как же они с чащами ладят. Впрочем, ладно, не тяни веревку на себя, дай рассказать, а то в другой раз и начинать не стану. Прошел твой предок милостью Единого пороги, да только такого страху нагнал на него знахарь, что вовсе несчастный из лодки выходить отказался. И Скамы избыток в лодке прошел, и край Диких земель в лодке же провалялся, а уж как Пуща началась, только и делал, что сидел на дне, воду вычерпывал да зубами клацал. Особенно когда деревья чуть не до облаков поднялись, над рекой наклонились, и так ветвями сплелись, что ночь от дня отличить невозможно. Забыл уж тут беглец про мучения бывшие, потому как будущие страшнее страшного ему показались. Однако мучения мучениями, но пообвыкся он постепенно к речной жизни, рыбу из речки таскать научился, хотя напряга насчет рыбалки особого не испытал. Не больно-то рыбаков на Иске тогда было, зато рыбы – весло в воду не вставишь! Так или иначе, решил он плыть, покуда Пуща не иссякнет. Долго плыл, недели три или больше, пока плывун его не иссяк. Проснулся как-то от шума и водяного рева. Оглянулся – вокруг стены каменные, а над головой полоска неба. Видишь, не заметил, как Пуща на нет сошла, край Погани кончился, а только в айском ущелье, когда еще и Айсы никакой не было, в себя пришел или из себя вышел, то мне неведомо, но верно приучил хозяин бывшего раба к испытаниям, потому как многие из Скамы в лодках бежали, но вернулся обратно только твой предок, Рин.
– Это куда же он вернулся? – не понял младший Олфейн.
– Цыц, неугомонный! – снова рявкнул Камрет. – Успеешь еще услышать! Беглец наш еще от ужаса в пропасти гнется, а ты про возвращение лепишь! На чем я остановился?
– Шум его разбудил, – робко пролепетал Рин.
– Вот! – крякнул Камрет. – О том и речь. Шум. А когда шум этот достиг такой силы, что уже в глазах у бедняги помутилось, он с лодки и спрыгнул.
– В воду? – не поверил Рин. – В самой пропасти? А как же Мертвая яма у Водяной башни? Неужели погиб? А как его звали?..
– Олфейном его звали, – запыхтел Камрет. – И убей меня демон, если его имя значит что-нибудь приличное, хотя смысл из него за сотни лет выветрился безвозвратно. Во всяком случае, всякий возможный смысл выветрился из головы одного потомка этого самого Олфейна. Вот скажи мне, парень, откуда бы ты взялся, если бы предок твой погиб? А?.. То-то! Не погиб он. Верно, Единый услышал его мольбу или нить судьбы его так захлестнула, но выжил Олфейн. Вместо того чтобы в Мертвой яме погибнуть, которая под Водяной башней бурлит, и где лодка его сгинула, на парапет он упал. Да-да, тот самый, с которого вы с приятелями по малолетней дурости рыбу пытались ловить.
– И что же дальше? – Рин зажмурился, представляя сырые темные коридоры подземелий Водяной башни, скользкие ступени и бурлящий в каменном мешке водоворот.
– Ничего, – буркнул Камрет. – Очнулся твой предок через пару дней. В мягкой кровати в себя пришел.
– Здесь на холме? – воскликнул Рин.
– Нет, в живодерне у своего хозяина! – обозлился Камрет. – Отыскался добрый человек. Нашел несостоявшегося утопленника, принес в свою лачугу и выходил беднягу.
– Подожди! – воскликнул Рин. – Откуда же тут, на холме, взялся человек, если, как ты сам говоришь, Погань холм со всех сторон тогда охватывала?
– Не знаю, – недовольно пробурчал Камрет, украдкой вытащил из-под засаленного манжета камзола пучок огненных игл, заложил их в правую ноздрю и шумно втянул воздух. – Я, как ты должен понимать, родился несколько позже, да и вообще пришлый я. Что разузнал, то и говорю. Дед твой кое-что рассказывал. Я тогда только попал в Айсу, по первости ключником в вашем доме обретался. Так вот твой дед любил у камина потянуть горячего вина из кубка, а отец твой сызмальства предпочитал острую сталь длинным разговорам, так что был я единственным слушателем в этом доме.