Печать позора
Шрифт:
Яна срывает маску со своего лица, и я только тогда замечаю, что у Жаклин такая же маска.
Что она творит?! Она поёт здесь только потому, что никто не знает, кто выходит на эту сцену каждую пятницу.
Жаки продолжает петь. Мою грудь сжимают стальные тиски. Она буквально вырывает микрофон из штатива, затем, отбрасывая эту палку в сторону, выходит на свет.
Нет, девочка, не делай это! Это же твоя отдушина. Не забирай у себя то, что даже я не решился отнять.
Очередь припева. Яна танцует возле Жаклин. Это игра. Они играют со зрителями. Мои
Жаки вкладывает в слова такую боль, что не просто щемит в области груди. Она проезжает по моей чёрствой душе наждачной бумагой.
Зал замирает. Да, они узнали её. Я готов рассмеяться.
Очень эффектно, ничего не скажешь.
Я стою недалеко от сцены. Она меня не замечает, но я вижу, как Жаклин бьет крупная дрожь. Такое ощущение, что она сейчас упадет, спускаясь со сцены. Я делаю несколько шагов вперед, чтобы поймать её, если что, но она справляется.
Жаки направляется в бар. Я даже зарычал. Я видел, как этот бармен поцеловал её в прошлую пятницу. Я бы размазал его по стенке, если бы меня не удержал Марк. Он всегда вёл себя спокойно и сдержано, в отличие от меня. Тогда Жаклин оттолкнула его, но я не мог быть уверен, что и сейчас она это сделает. Эта девушка полна сюрпризов.
Бармен улыбается ей, что-то говорит. Жаки приближается к нему. Слишком близко. Губы к губам. Чёрт, нет!
Но затем она также спокойно отходит. Что это было? Бармен кривится, наливая стопки. Она выпивает одну из них. Морщится, хватается за горло. Водка, наверно. Яна выпивает свою очень профессионально. Я не вижу Марка. Куда он делся? Жаклин что-то говорит им, затем разворачивается и куда-то идёт. Я следую за ней и вижу табличку «Чёрный ход».
Выхожу. Она сидит на корточках, прислонившись в стене. Ей плохо?
Здесь темно, никого нет. Только Жаки и я. На ней сегодня неимоверно сексуальный наряд. Чёрная неприлично короткая кожаная юбка, кружевной топ, высокие каблуки. Её, и без того идеальное тело, кажется ещё более совершенным.
– Я был уверен, это ты пела в тени.
Она резко встала, окинула меня взглядом, в её глазах загорелся огонёк.
– Что ж, возьми свой приз с полки, - говорит Жаки, растягивая слова.
Огрызается? Мне нравится. Я точно хочу взять свой приз. Я скрещиваю руки на груди. Привычка.
– О, я точно возьму его. Не сомневайся…
Она не даёт мне договорить:
– Мне, как-то, знаешь ли, всё равно.
Жаклин собирается уйти, но резко останавливается. Она оборачивается, её тело натянуто, как струна.
– Но, если ты все это время знал, то почему не рассказал всем?
Логичный вопрос. Я и сам не раз задавал его себе.
– Почему же? Думал, что так держишь меня в своей власти? Полностью контролируешь?
Она скрещивает руки, становясь в позу наглой стервы, ей не идёт.
– Это был твой последний козырь, правда? Ты наслаждался мыслью, что можешь окончательно уничтожить меня? Но не сделал этого. Почему?
В её словах я слышу ярость. Она выплёвывает слова, подобно яду.
Да, это был мой козырь. Я действительно считал, что контролирую её жизнь. Что она принадлежит мне. Но с каждым разом, когда я слышал её пение, желание рассказать становилось меньше.
Два года я живу от пятницы до пятницы. Только тогда я мог позволить себе смотреть на неё. Я оправдывал себя тем, что не вижу Жаклин. Я наблюдаю за тенью и слушаю ангельский голос. Но не Жаклин Томсон.
Она срывается на крик:
– Или ты ждал подходящего момента?
Я молчу. Что я мог ответить? Все её слова попадают ровно в яблочко. Только я больше не выжидаю. Все происходящее больше не имело смысла. Сейчас мне придётся столкнуться с расплатой. И я готов её принять.
– А, нет, - она продолжает развивать свою мысль - как же я могла забыть. Ты не делаешь всю грязную работу сам. Ты кидаешь её Саре, а уж она действует со своими…
Я резко дергаюсь к ней, прижимаю её к стене своим телом. Тело Жаклин, её запах сводят меня с ума. Я прижимаюсь еще теснее. Она сопротивляется, я ловлю её руки и прижимаю их над головой, проводя губами по шее. Так сладко. Я до боли хочу касаться её. Слишком долго подавлял это желание.
– Твой голос, - как обезумевший шепчу я ей на ухо, попутно заполняя её ароматом свои никчёмные легкие, - мне нравилось его слушать. Я не рассказал, потому что каждую чёртову пятницу я сидел и смотрел на твой силуэт, слушал, как ты поёшь.
Жаки замерла. Что, удивлена?
Я отрываюсь от шеи. Смотрю ей в глаза. В этой синеве столько эмоций, я даже не могу разобрать хотя бы одну из них. Но по её телу проходит дрожь. Я провожу рукой по ее бедру, приподнимая юбку. Затем издаю что-то похожее на стон, но быстро заглушаю его, прижавшись губами к её губам. Она напрягается. Я запускаю руку в её шелковистые волосы.
Жаки расслабляется, приоткрывает рот. Я не могу сдержать рычание, касаясь её языка. Это выше моих сил. Я отпускаю её руки, и она зарывается в мои волосы, прильнув ко мне. Ощущения переполняют меня. Мне нужно оказаться внутри неё. Сделать её своею, отдать и себя, если она захочет. Но всё прекращается в следующую секунду.
Я не понимаю, что происходит. Но уже не прижимаю ангела к себе.
– Никогда! Никогда больше не прикасайся ко мне!
Жаклин с отвращением вытирает свои губы. В её глазах пылает ненависть.
Она убежала. А я прислонился лбом к стене, к которой только что было прижато моё удовольствие в чистом виде.
Я не могу отпустить её вот так.
– Жаклин, - кричу я.
Она стоит у барной стойки. К ней подлетает Джереми. Он хватает её, затем начинает трясти.
Какого чёрта?!
Я ускоряю шаг.
– Живо убрал от неё свои грёбаные руки!
Я просто пылал изнутри. Маркус прячет Яну за спиной. Пф, заботится. Он хорошо меня знает. Я не собирался спускать Джереми с рук то, что он устроил.