Пегас, лев и кентавр
Шрифт:
– Здрасьте! – робко поздоровалась Рина.
Кузепыч с сомнением оглядел ее.
– Эта, что ли, беспчелиная? – сурово спросил он у Ула.
Рина увидела, что кисть у него подписана татуировкой: «КУЛАК». Начиная с мизинца, по одной букве на пальце.
– Ага в смысле угу! – весело подтвердил Ул.
Кузепыч снова посмотрел на Рину и поскреб щеку.
– Отдельной комнаты я ей не дам! – заявил он решительно. – Койку в «на-пять-человек».
Он повернулся и грузно затопал по коридору. Пешком Кузепыч передвигался неуклюже, по-медвежьи, однако успеть за ним было непросто.
Рина
О Кузепыче можно было сказать, что он не столько идет, сколько обходит свои владения. В том, как он потрогал деревянную раму, как поднял и, не задумываясь, сунул в карман бесхозный гвоздь, ощущалась природная любовная хозяйственность. То, кряхтя, наклонится и закрутит на батарее вентиль, то сурово подергает повисший на одном шурупе шпингалет и пошевелит бровями-щеточками. Должно быть, так, полубоком, с оглядкой, ползет по морскому дну старый краб с проросшими на панцире ракушками.
У предпоследней в ряду двери Кузепыч остановился и толкнул ее. В комнате было душно. Кровати не застланы. Матрасы свернуты в рулоны. И никаких вещей, только на окне валяется старая зубная щетка.
– Располагайся где хочешь. Все свободно, – буркнул Кузепыч.
– А разве тут никто не… – начала Рина.
– Сейчас нет. Обычно пчелы собирают новичков ближе к осени.
Кузепыч подошел к окну и дернул раму. Окно выходило на огромный куст сирени. Рядом росла старая сосна с раздвоенным стволом. Одна из толстых ветвей, разогретая солнцем, в красноватой чешуе коры, подходила к окну совсем близко. Рина прикинула: даже если сорвешься, второй этаж не десятый. Ребра собирать недолго, и разлет у костей небольшой.
Щеточки бровей Кузепыча сурово шевельнулись.
– В порошок сотру, если узнаю! – грозно сказал он.
– За что? – удивилась Рина.
Кузепыч выдохнул в нос, что означало у него укороченный смешок.
– С другой стороны, если на газоне следов не останется, как я узнаю? – добавил он размышлительно.
Рина моментально перестала притворяться. Она умела ценить человеческое отношение.
– А что, старые – ну которые раньше тут жили – следов не оставляли? – рискнула спросить она.
– Они одеяло вниз сбрасывали. Когда на одеяло прыгаешь – на газоне следов не остается. Зато на одеяле остаются! – захрипел Кузепыч.
Его вновь начала душить жаба.
Рина представила ее себе очень отчетливо. Стоит на задних лапах здоровенная зеленая жабища ростом с человека и давит его перепончатыми лапами.
Глава 9
Ушки для прослушки
Срочно продам друга!
Несколько недель спустя Долбушин вновь приехал к Гаю. За вычетом охраны, они были вдвоем. Глава финансового форта скользнул глазами по зашитому шву на скуле у телохранителя.
– Как ваша дочь, Альберт? – спросил Гай вместо приветствия.
Долбушин посмотрел на квадрат пола под ногами.
– Я видел ее сегодня утром, – сказал он.
– Ходили в тот дом,
– Она меня не узнала, хотя мы спускались в одном лифте. Фельдшер Уточкин поработал на славу. Он действительно гений, но когда все закончится, я его убью, – без угрозы, но очень деловито сказал Долбушин.
Гай сдвинул брови, взвешивая степень потери для организации.
– Ну что ж… Безвременная смерть – удел всех гениев, – вздохнул он. – Что шныры? Пока не выходили на вашу дочь?
– Вы же знаете, что нет.
– Что ж… Потерпим.
Гай сел на край стола. На столе у Гая не было ни бумаг, ни компьютера, ни шариковой ручки. Только каменные шахматы. Каждая фигура – черная и белая – походила на определенного человека. В одном из сутуловатых коней Долбушин угадывал себя. Массивный Тилль был ладьей. Болтливый Белдо – слоном. Гиелы – пешками.
Камни, которые пошли на фигуры, были неровные, пористые. Любой опытный резчик удивился бы: зачем брать на фигуры такой неподходящий материал. Но это потому, что он не знал, откуда они.
– Теперь о другой девушке. Как поживает она? – поинтересовался Гай.
Он взял коня-Долбушина, улыбаясь узким ртом, сверил с оригиналом и переставил на другую клетку.
– Полина? Неплохо, – настороженно ответил оригинал и, не удержавшись, добавил: – Собираетесь послать шпионом в ШНыр и ее тоже?
Гай любил только свои шутки.
– Ничего нового выяснить не удалось? – спросил он, зевая.
– Она все забыла.
– Даже кто такая?
– Абсолютно. Ей сказали, что она наша дальняя родственница, попавшая в аварию. И я точно знаю: закладки у нее нет.
– Из болота сообщали: была. И такая, что мы подняли по тревоге сразу три четверки. Девчонку нам удалось перехватить, но где то, что она несла?
– Не знаю.
Гай недоверчиво прищурился.
– Белдо утверждает, что Круня говорила о двух закладках. Главную девчонка вытянуть не смогла, хотя и прикасалась к ней. Ее могут взять только те десятеро, в число которых войдет и ваша дочь. Другую все же пронесла. Интересно, как ей удалось нырнуть так глубоко? Я приглядывался к ней. Девчонка обычная. Ничего особенного из себя не представляет, – сказал Гай.
Долбушин незаметно поднял голову и попытался встретиться с ним глазами, но глаза Гая были неуловимы.
– Даже та закладка, которую она вытащила, оказалась для нее слишком сильной. Она нарушила закон ШНыра, замахнувшись на то, что ей не по зубам, и едва не засела в болоте на обратном пути. Вырвалась оттуда едва живая, без памяти, на израненном пеге, – роняя слова, точно монеты на стеклянный стол, продолжал Гай.
– Поэтому берсерки ее и перехватили.
– Да. Но тем не менее она как-то пронесла ее через болото, хотя неминуемо должна была там застрять. Вы понимаете, что девчонка вытянула в наш мир? Как она вообще смогла протащить это мимо эльбов? Вы же знаете, Долбушин: шныр с закладкой, которая больше его, может уцелеть, только если оставил ее себе.