Пекарь Ян Маргоул
Шрифт:
В «Пекаре Яне Маргоуле» сложилась художественная система, определившая особенности ванчуровского романа как романа поэтического. Но в каждом новом произведении писателя эта система существенно видоизменялась.
В антивоенной эпопее «Поля пахоты и войны» (1925) доминирует трагический гротеск… Гротескны судьбы героев этого романа: один из сыновей старого барона Дановица, офицер, мечтавший о воинской славе, умирает от дизентерии; другой — священник, отправившийся ко гробу господню, после долгих блужданий возвращается в собственное поместье и по воле отца попадает в дом умалишенных, а батрака Дановица Ржеку, полоумного убийцу, случайно оказавшегося на фронте, хоронят с воинскими почестями как Неизвестного солдата. Характерная особенность романов Ванчуры — скрытая полемичность. В «Пекаре Яне Маргоуле» Ванчура подспудно полемизировал с абстрактным «социализмом сердца», с тезисом «человек добр», провозглашенным в названии известного сборника рассказов Леонгарда
На рубеже 20-х и 30-х годов Ванчура, который в романах «Пекарь Ян Маргоул» и «Поля пахоты и войны» во многом был близок концепции пролетарской литературы, принимает основные установки поэтизма. «Современное искусство, — говорит он в ту пору, — движется к чистоте поэзии. Оно все более удаляется от сферы рациональности и идеологии, обращаясь к интуиции и воображению» [10] . Это убеждение сказывается и на ванчуровском понимании романа: «драма, роман, эпос, сонет — суть поэзия и та же красота, только по-разному организованные» [11] . Фабула, утверждает он вслед за Незвалом, не имеет большего значения, чем любая словесная фигура, это такой же развернутый поэтический образ.
10
Van?ura V. ??d nov? tvorby, s. 87,
11
Там же, s. 62.
В его романах этого периода («Последний суд», 1929; «Смертельная тяжба», 1930) немалую роль играет формальный эксперимент: в первом — метафоры, поэтические образы подчас заменяют эпическое повествование, «создают единый поток речи — или, лучше, поэзии — и принуждают свою просодию к подобиям решения музыкального или изобразительного»; [12] во втором — вскрывается эпический и метафорический заряд пословиц и поговорок. Но и в этих романах Ванчура остается антибуржуазным писателем. В «Последнем суде» он раскрывает формальный характер буржуазного правосудия, показывает солидарность и гуманизм простых людей. В «Смертельной тяжбе» — этой пародии на «судебные истории с остроумным агентом» — в противовес релятивизму, свойственному произведениям Карела Чапека, в частности его «Рассказам из одного и из другого кармана» (1029), выдвигается жизнерадостный оптимизм, своего рода новое раблезианство. «Бравые» ванчуровские герои сознают приближение «нового века» и готовы, «пусть даже с подпаленной бородой», быть «при том празднике, когда в мире начнется генеральная уборка».
12
Там же, s. 87.
В ту пору Ванчура был убежден, что, в отличие от документального репортажа, эпическая поэзия, к которой он относил роман, должна исходить из вечной, древней, как мир, схемы «героизма, веры, страсти, преступления и смерти». И в поисках подлинно эпического сюжета он обращается к истории. В основу романа «Маркета Лазарова» легло семейного предание о том, что среди древних прародичей Ванчуры были мятежные рыцари, но желавшие покориться королю и промышлявшие грабежом на больших дорогах. Скучной обыденности мещанского мира, мира измельчавших людей и измельчавших страстей, в романе противостоят сильные характеры, «безумство храбрых», и безрассудство любви.
Историзм этого произведения заключается не в документальной достоверности, но в правдоподобии костюмов и реквизита, а в постижении духа и основных движущих сил отдаленной эпохи. Абсолютизм, опирающийся на поддержку городов, а подспудно — и крестьянской массы, кладет предел разбойной рыцарской вольнице. В монастырях и университетах под покровом богословия и схоластики зарождается гуманистический взгляд на мир. Этот стык времен писатель запечатлевает в персонажах, очерченных скупо, но выпукло и резко.
Вот они. Суровый и непреклонный Козлик, старый матерый волк, признающий одно право — право сильного, один закон — закон войны. Крупный и бесстрашный хищник, он не нападает без предупреждения, не убивает и не грабит без нужды. Лазар — хищник помельче, своими повадками напоминающий лису пли шакала. Он предпочитает нападать неожиданно, из-за угла, да и то преимущественно на безоружных. Этот хитрый лицемер откупится и от короля, и от бога, но никогда не уступит добычи. Выходец из крестьян капитан Пиво пробился к власти благодаря житейской хватке и уму. Верный слуга короля, он тем не менее осуществляет свою миссию нехотя и неторопливо, а пуще всего ненавидит надутых родовой спесью аристократов вроде старого
Младшее поколение — дети. Козлика Миколаш и Александра, дочь Лазара Маркета, молодой граф Кристиан — уже затронуто веяниями новой эпохи. Затронуто по-разному. У Мнколаша и Александры эти веяния проявляются в решимости отстаивать свое право на любовь даже против родительского авторитета. У Маркеты — не только в самоотверженной любви, заставляющей ее, слабую и нежную, восстать против отцовской воли и нарушить самое святое — религиозный обет, но и в познании несоответствия между евангельской проповедью и реальными законами хищнического мира, в мечте об установлении царства добра. У молодого графа Кристиана — в гуманности и утонченности образованного человека, в гамлетовских сомнениях, в противоречии рассудка, чувства и воли.
История у Ванчуры трактуется конкретно, как это бывает в романе, и вместе с тем обобщенно, как в народном эпосе. Обратившись к эпохе рыцарства, писатель в полемике с анемичной, бессюжетной прозой воскрешает традиции героического эпоса и рыцарского романа. Перед нами эпическое действие со всеми его древними аксессуарами: похищениями, узнаваниями, испытанием верности.
Но авантюрные случайности в романе — это лишь узор на канве, которую ткут историческая закономерность и логика развития характеров. В романах Ванчуры существуют особые, присущие только ему, хотя и изменяющиеся от произведения к произведению пространствепно-временные отношения. Еще для ранних повестей писателя «Дорога в мир» и «Длинный, Толстый и Глазастый» характерен фольклорный мотив дороги. В «Пекаре Яне Маргоуле» развитие сюжета во времени циклично, и циклам в духовной эволюции героя соответствуют повторяющиеся круги его странствий. Зато в самом Бенешове время как бы остановилось. В мире корыстолюбивого мещанства нет развития. Некая внутренняя неподвижность присуща и самому Яну, постоянно пребывающему в своем сказочном, детском, изначально общечеловеческом ощущении бытия. Только авторские отступления и комментарии устанавливают связь между прошлым, настоящим и будущим. В «Маркете Лазаровой» все основные персонажи включены в историческое движение времени, а временное и пространственное измерения совмещены. Медленное, по неотступное преследование шайки Козлика полком капитана Пиво наглядно воплощает историческую неизбежность победы королевской власти над феодальным рыцарством. Дорога, которая в конечном счете приводит старого Козлика и Миколаша на плаху и виселицу, оказывается своего рода исторической магистралью. И контрастом к трагическому финалу выступает вечно обновляющийся круговорот природы, символическое приближение весны. По дороге, ставшей ареной кровавых событий, теперь беспрепятственно могут ехать в город купцы, крестьяне, странствующие студенты и ремесленники.
На руках персоналки Ванчуры кровь. Пламя костра или подожженного замка освещает их лица. Но писатель в каждом из них видит проблески человечности. На фоне исторической трагедии рыцарства в романе по-новому развивается характерный мотив ренессансной литературы — преображение и пробуждение человека под воздействием любви.
Предметом внимания автора становится противоречивость человеческой натуры. Ванчура подчас показывает внутреннее несоответствие между словом и чувством, между поступком и его обоснованием. Действие обретает субъективную эмоциональную окраску. Мы неизмеримо чаще, чем это было в «Пекаре Яне Маргоуле», видим мир глазами героев, у каждого из которых своя правда. Писатель судит «рыцаря по-рыцарски, а крестьянина по-крестьянски». Но, сталкивая различные субъективные точки зрения, призывая проявлять терпимость и даже в противнике уважать величие и красоту человеческого духа, Ванчура далек от чапековского релятивизма. Он находит вполне объективный критерий исторической оценки — народные и общенациональные интересы, раскрывает объективную диалектику исторического процесса.
Роман Ванчуры, казалось бы, столь далекий от проблем современности, насквозь полемичен. Так, он явственно направлен и против произведений писателей-католиков. Вот почему виновником злоключений Кристиана-младшего оказывается лицемерный епископ, вот почему с такой издевкой Ванчура пишет о ханжах монашенках, которые «перевирают молитвы и не способны произвести на свет ни одного живого существа», вот почему после всех обращений повествователя к божественному провидению он неожиданно заявляет: «Небо пусто!» Полемическим было и само обращение Ванчуры к историческому жанру, в 20-е и 30-е годы ставшему достоянием писателей консервативного направления. «В литературе… — отмечал Ванчура, — национализм ездит на гуситских повозках из папье-маше и характеризуется агрессивностью» [13] . Автор «Маркеты Лазаровой» реабилитировал исторический жанр в глазах своих единомышленников, вдохнув в него трепет современности.
13
Van?ura V. ??d nov? tvorby, s. 82—83