Пекло
Шрифт:
Старик захлопнул папку и продолжал:
— Кельберг регулярно, раз в две недели, составлял для меня отчеты, содержание которых высоко оценивали многие из наших ведомств. Однако в последний раз, вопреки ожиданию, я не получил от него сообщения в установленный срок. По истечении 48 часов я отдал распоряжение об установлении связи с нашим агентом в Бухаресте З.Б.11… Вы слышали ответ Руссо: никаких следов Кельберга не обнаружено.
— Когда вы ожидали его отчета?
— 28 октября, то есть неделю назад.
— Я не вижу ничего
— Это абсолютно исключено. Во-первых, Кельберг — сама пунктуальность. Во-вторых, в тех случаях, когда у него нет новостей, он сообщал мне об этом в закодированной телеграмме именно для того, чтобы я знал, что связь не прервана.
— В таком случае, действительно, — признал Коплан и, немного помолчав, спросил: — А если предположить внезапное изменение курса, так сказать, вираж?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, Кельберг мог сменить хозяев. В конце концов, он всего лишь простой корреспондент СВИК и не связан с нами договором.
— Это так, — признал Старик. — Кельберг свободен в выборе хозяев и клиентов, если получит более заманчивое предложение. Однако меня бы это очень удивило.
— Он доказал свою лояльность?
— Я имею в виду другое. Меня бы вовсе не удивило, если бы он работал на нескольких хозяев. Но я уверен, что он предупредил бы об этом. Это человек принципиальный. Если бы он решил положить конец нашим отношениям, он бы мне об этом тоже сообщил.
— Сколько ему лет?
— Сорок два года… Это пруссак классического образца: высокий, выносливый, предприимчивый, властный, несговорчивый.
— Вы с ним лично знакомы?
— Я встречался с ним один раз, в Ганновере. Год тому назад.
— Как вы его завербовали?
— Посредством старых связей… Кельберг был одним из тех молокососов, которых нацисты мобилизовали в конце войны для защиты своих казематов от союзных войск. Раненный в плечо в момент высадки союзников, он был спасен двумя юными мадемуазелями примерно его же возраста. Они спрятали его в амбаре: дело происходило на юге Нормандии — и выходили. Они его не только лечили и кормили, но и отказались выдать американцам! Самое любопытное, что их отец был одним из лидеров местного Сопротивления… Война знает немало таких странных историй… Кельберг остался в Нормандии и работал на бретонской ферме. Ему было тогда восемнадцать лет, и он навсегда сохранил в своем сердце неугасимую любовь к Франции и французам.
— Да, у жизни бывают странные повороты, — задумчиво произнес Коплан.
— Каждый день моей жизни убеждает меня в том, что за добро всегда воздается. И я на своем месте знаю это лучше других.
— И что дальше? — спросил Франсис.
— А дальше в игру входите вы, Коплан, — заключил Старик. — Я сгораю от нетерпения узнать, что известно вашей подруге Сильвии Роммер о Кельберге.
— Я полагаю, вы скоро это узнаете.
Из здания СВИК Коплан вернулся на улицу Ренуар, где его ждала Сильвия.
Все утро она, не торопясь, занималась собой, а теперь читала иллюстрированный журнал, который нашла в квартире.
Коплан весело сообщил ей:
— Насчет Кельберга все о’кей! Он меня интересует.
Сильвия отложила в сторону журнал, встала и взяла сигарету. Франсис предложил ей огонь своей зажигалки.
Выпустив клуб голубого дыма, Сильвия, смеясь, заявила:
— Я ни секунды не сомневалась в том, что мое предложение чрезвычайно интересно. Клаус не отправил бы меня сюда, если бы не был убежден в целесообразности этой поездки.
Коплан снял плащ, закурил «Житан» и устроился в кресле.
— А теперь я тебя внимательно слушаю, — сказал он.
— Новости, к сожалению, неутешительные. Не хотела бы портить настроение.
— Ничего, не бойся, сокровище мое. Поскольку я лично с Кельбергом не знаком, то как-нибудь переживу его злоключения.
— Людвиг Кельберг арестован Сигурантой и сидит в одиночке в военной тюрьме Бухареста.
— Одна тайна разгадана, — заметил важно Франсис. — Мой шеф уже начал волноваться, так как не имел от него известий.
Сильвия улыбнулась.
— Не скажешь, что ты ему очень сочувствуешь, — отметила она.
— Ежедневно арестовывают шпионов и ежедневно они умирают. Если бы я стал расстраиваться из-за всех неудачников, я бы уже давным-давно был в могиле. Как говорил Шамфор: сердце должно закалиться или сломаться… Каждый за себя, а ООН за всех!
— Мне кажется, это довольно неприятно для СВИК, не правда ли?
— Конечно. Но разведывательные службы напоминают немного монархию: король умер, да здравствует король!
— Аминь! — закончила она, мрачно глядя на кончик сигареты.
— Вернемся к нашим баранам, дорогая. Итак, Кельберг находится в Бухарестской тюрьме… Надеюсь, это не все твои новости?
— Как отнесется СВИК к другому контакту в Румынии?
— Чтобы заменить Кельберга?
— Нет, чтобы его освободить.
Коплан молча взглянул на свою подругу. Поскольку она тоже ничего не говорила, он спросил:
— Ты предлагаешь мне связь в Румынии, чтобы высвободить Кельберга из тюрьмы, я тебя правильно понял?
— Да.
— Политическая интервенция?
— Да.
— На правительственном уровне?
— О, вовсе нет.
— Объясни толковее.
— Игра гораздо более тонкая, чем ты думаешь, — сказала она, загасив сигарету в хрустальной пепельнице.
Затем, сев на диван и подобрав под себя ноги, она стала излагать серьезным тоном:
— Кельберга хочет спасти одно лицо из высших сфер секретных служб Восточной Европы. Я не знаю его истинных мотивов, но мне известно, что для освобождения Кельберга он рассчитывает на поддержку Франции, то есть тех сил, которые во Франции поддерживали Кельберга.