Пелагея
Шрифт:
– Бабушка, а мама родила ребеночка? – тихо спросила Поля.
– Ешь! И за столом мне не разговаривай! – крикнула бабушка и легонько стукнула Полю ложкой по лбу. Нет, ей не было больно. Поля расплакалась от обиды. Она просто хотела узнать, родила ли мама ей сестренку.
– Молоко выпей! – сказала бабушка.
Поля не любила молоко, но выпила почти целую кружку, чтобы бабушка больше не ругалась. Василий, кот, который жил в их семье, подошел к Поле и громко мяукнул. Она налила в тарелочку молока, которое осталось у нее в кружке, и поставила коту на пол. Тут снова прогремел бабушкин голос:
–А ну иди отсюда! Ишь, ходить по молоко вздумал! А ты, – указывая пальцем на Полю, – не привечай его.
Поля, вытерев слезы, села на лавку и попробовала поиграть с котом. Василий
– Слава Богу! – громко сказала бабушка и подошла к киоту – шкафчику с иконами в красном углу. Она прочитала молитву, несколько раз перекрестилась и пошла к маме за занавеску. Дед пошел за ней.
Через несколько минут в дверь вошел отец. Потрепав дочь за голову, он скинул верхнюю одежду и тоже пошёл проведать жену с ребенком.
Поля ждала, что отец и с ней поговорит, обнимет ее и поцелует, но он вышел из-за занавески, снова оделся и выскочил на улицу, даже не взглянув на дочь. Матвей, отец Поли, ждал первого сына, поэтому относился к дочери равнодушно, а дома об этом говорил с сожалением. Бабушка его успокаивала: «Ничего, нянька будет». Молодому отцу даже немного перепало в деревне от мужиков. «Неча, мол, девок рожать», – высказывали они ему. А он молчал, терпел, а потому, что «так издавна водится». Теперь и впрямь он был раздосадован. Вторую девку родила жена. Что тут скажешь? Хоть на улицу не выходи.
– Матвей, Николке скажи, чтоб дров нарубил! Печь топить нечем, – крикнул вдогонку дед отцу Поли. Николка был при доме прислужником. Отец его Петр, с землей возился, а мать Прасковья дом убирала, шила и обеды варила. Шаховы жили под одной крышей с ними и относились к своим крепостным, как к наёмным работникам. Крестьяне однодворцев несли перед государством те же повинности, что и их владельцы.
Ели в семье хорошо. Часто жарили картофель с мясом. В большие храмовые праздники бабушка с Прасковьей варили студень. Мама вкусно готовила холодец из ног и потрохов. Коровка давала молоко, а бабушка делала из молока вкуснейшую сметану. Поля ее очень любила. Разве что в пост ограничивали себя в питании. Муж Прасковьи в основном за хозяйством живым ухаживал. Кур у семьи только двадцать голов было, лошадка, свиньи, овцы и коровка.
– Погулять иди! Неча дома сидеть! Потеплело на улице,– сказала бабушка Поле.
Поля оделась и вышла во двор. Осенняя красота природы очаровывала ее. Деревня Круглое стояла на холме, вокруг расстилались леса, а совсем рядом протекала маленькая речка. Деревенские называли ее Мечка. Говорили, что вытекал этот ручей из реки Красивая Меча. В лес ходили почти каждый день. И только зимой с наступлением мороза ходили деревенские туда только по нужде: дров срубить или поохотиться. Грибов летом тут рождалось полным-полно. А какие вкусные ягоды! Как-то летом мама отпустила Полю в лес с Прасковьей. Поля была так рада и так не хотела уходить из леса, что расплакалась. А весну она любила из-за синих подснежников, которые покрывали всю землю в лесу. Были они с тонкой ножкой и аккуратным колокольчиком. Поля осторожно наступала на землю, словно боялась потревожить этот синий ковер, представляя, что она находится в волшебном лесу. Бабушка говорила, если Благовещение или Пасха ранняя, нужно найти в лесу первый подснежник, сорвать его и положить под иконами на счастье. Ее воспоминания прервал знакомый голос соседского мальчика.
– Полина, ты что тут делаешь?
– Я гуляю, а мама рожает мне сестренку.
– Счастливая, а у меня нет никого. Мама сказала, что ей бы меня поднять.
– Куда поднять? – спросила Поля.
– Не знаю, тяжело ей, но я помогаю. Я уже взрослый. Мне уже шесть лет.
– А у вас работников разве нет?
– Нет, у нас нет. Ладно, Поля, я побежал домой, мама заждалась уже.
– Беги, Коля.
Поля еще немного потопталась на улице и вернулась в дом. Она пробралась к маме и уставилась на ребенка. Мама улыбнулась и сказала:
– Вот, дочка, сестренка у тебя.
– Ой, какая маленькая. А когда я с ней смогу поиграть?
– Рано еще. Не понимает она игр. Вот подрастет немного, тогда и будете играть вместе, а пока можно только с ней нянчиться.
Поля отошла к печке и задумалась. Ей сестренка не понравилась: некрасивая, еще и плачет постоянно. «Если бы я все время лежала с мамой, я бы не плакала», – подумала Поля и полезла на печку. Там она развернула свою куколку, сделанную Прасковьей из тряпок, и стала ее укачивать. Ей снова захотелось плакать, но она сдержалась и стала что-то нашептывать своей кукле.
Лето выдалось жаркое. Сенокос был в самом разгаре. Поля с Аннушкой играла у стога сена, пока все взрослые косили траву.
– Три года тебе уже! А ты со мной поговорить, как следует, не можешь! – смеялась Поля и трепала Аннушку за щечки. Та отворачивалась и бурчала что-то на своём, пока непонятном Поле, языке. Мама снова была беременна, и Поля, как могла, ей помогала. Нянька из нее вышла отличная. Аннушка и сама все время ходила по пятам за старшей сестрой. Но пришла и пора учебы. В их деревне была одна церковно-приходская школа, в которую Полю и отправили. Училась она строго с детьми из таких же семей, семей однодворцев. Уроки у крестьянских детей чаще всего проходили в другой день или в другое время. Закон Божий преподавали каждый день по одному уроку. Церковно-славянский язык изучали 4 часа в неделю, пение и чистописание по 2 часа. Больше всего Поля любила чистописание. Ей нравилось выводить буквы. Она очень старалась и радовалась, когда учитель ее хвалила. Она привязалась к Варваре Павловне, но та в скором времени уехала из деревни. Важнейшей проблемой учительства в Тульской губернии была материальная проблема. Учителям платили мало – 20-30 рублей. На покупку продуктов этого хватало, но промышленные товары уже покупать было не на что. Когда чистописание стал преподавать строгий мужчина в странной одежде, Поля перестала любить этот предмет. Если у детей не получались буквы красивыми, учитель мог даже ударить маленькой плеточкой по рукам. А однажды Поля стала свидетелем кошмарной истории. Ее подруга баловалась и переговаривалась на уроке, учитель сделал ей пару замечаний, но это не подействовало. Тогда он взял ее за косу и вытащил из класса. Вернулась девочка уже без косы. Он просто отрезал ей волосы огромными ножницами в коридоре. Шуму в деревне было много, но учителя не уволили. Ушел он сам через полгода после еще одного вопиющего случая. Мальчик показал учителю язык, тот рассердился и сильно ударил ребёнка. Его отец пригрозил учителю расправой. На следующий день учитель уехал из села, как только рассвело. Очень боялся мести.
Поля любила дни, когда она оставалась дома и играла с Аннушкой, которую домашние почему-то называли Нюрой. Василий тоже любил забираться к ним на печь и лежал, мурлыча даже во сне. Он был неимоверно ласковым с членами семьи и настороженно относился к чужакам.
В доме у Шаховых каждый год праздновали «Именинника». Эта традиция была почти у всех однодворцев. Когда начиналась осенняя молотьба, бабушка первая зажинала сноп и украшала его цветами. Его приносили в дом с песнопениями и молитвами. Бережное хранение первых и последних колосьев урожая, было традицией. Люди свято верили, что колоски наделены магической силой. И в этот раз праздник прошел весело и интересно. В доме были гости. К отцу приехал его друг из города и намеревался остаться ночевать у Шаховых. Они с отцом долго и громко разговаривали, выпивали и смеялись. Бабушка постелила незнакомцу на полу. Когда тот поднялся из-за стола, он нечаянно наступил Василию на лапку. Василий зашипел на него, а незнакомец больно ударил кота ногой.
– Ты теперь на место-то свое не ложись! – сказала бабушка.– Придется стелить тебе на лавке. Вот тут.
– Почему это? – спросил мужчина.
– А ты не спрашивай, потом поглядишь, – сказал отец и рассмеялся.
Огонь потушили, все улеглись и затихли. Вдруг Василий с печки отчаянно ринулся на место, где должен был улечься его обидчик и стал яростно рвать когтями подушку.
– Теперь понимаешь почему? – громко спросил отец, оттаскивая Василия от разорванной в клочья подушки. – Эх, Василий, зачем вещь порвал хорошую? Прасковье теперь работы прибавится!