Пелена

Арктическая биологическая станция. 25 июня 2036 года.

На международную биологическую станцию «Варяг 1» Кирилл Дрегов прибыл двадцать пятого июня. На научно-исследовательском судне отбыли из Мурманска пятнадцатого числа, и вот он, вместе с криминалистом, переводчицей и учёным-биологом теперь здесь, на Таймыре, в пятнадцати километрах северо-восточнее Ветлани. Со станции «Виллем Баренц», куда доставил их корабельный вертолёт, они добрались до места на вездеходе, которым управлял Михалыч, единственный из учёных, а по совместительству и механик, и вообще мастер на все руки, кто до июля остался работать на «Виллем Баренце». Он остановился в полутора километрах от пункта назначения, сказав, что немного не рассчитал с топливом. При этом вид у него был такой, что стало понятно – причина

спровадить команду пораньше крылась в чём-то другом. Но выяснять это, а тем более жаловаться на неудобства ни у кого не возникло желания.

Криминалист был нужен для первичного анализа причин и следствий произошедшей на «Варяге» трагедии, а переводчик – для того, чтобы наладить контакт с параллельной группой голландских следователей, прибывших на место днём или двумя раньше (точно никто не знал). Эта биологическая станция использовалась российскими и голландскими учёными совместно, и поскольку среди погибших был океанолог из Нидерландов, то и расследование предстояло вести сразу двумя командами. Роль примкнувшего к следственной группе биолога усиливала криминалистическую линию миссии, поскольку в произошедшем на «Варяге» предполагалось наличие слишком специфических обстоятельств, связанных с чисто научной сферой.

– Я думал, что будет намного холоднее, – произнёс Кирилл, когда они оказались за бортом вездехода. Он машинально поёжился, словно дунул на него ледяной ветер. Усмехнулся этому своему движению и посмотрел на Сергея, который копошился с сумками, набитыми оборудованием, необходимым для работы криминалиста.

– Минус один, – заметил Константин, тот самый биолог, в задачи которого входило объяснение всего при случае непонятного для Кирилла и Сергея.

Кирилл осмотрелся по сторонам. Чуть поодаль, тяжело дыша и растерянно глядя на ослепительно белую снежную пустыню, испещрённую чёрными валунами, стояла с огромным рюкзаком за плечами Лиза, молоденькая переводчица, судя по всему, прикреплённая к ним впопыхах и вместо положенной ей на четвёртом курсе практики.

– Ты так сказал, – тихо промолвил Кирилл, – словно мы кого-то из команды потеряли.

Константин чуть заметно улыбнулся.

– В конце июня здесь бывало и потеплее, – сказал он.

Сергей разобрался наконец со своими сумками, и вся команда двинулась к серо-голубому пятну, которым казалась издалека станция. Их никто не встречал. Но это было и не удивительно, потому как члены голландской группы понятия не имели о времени прибытия своих российских коллег. Сборы проходили сумбурно, а логистикой вообще никто из начальства не занимался.

О том, что на станции произошло что-то неладное, стало известно после того, как позвонили из прокуратуры, куда обратились родственники участников долго не выходившей на связь экспедиции. На «Варяге» их было трое: голландец-океанолог, генетик Лосев и биолог широкого профиля Синицын, по совместительству и начальник всей этой немногочисленной группы. Как выяснилось чуть позже, Синицын ещё за три дня до звонка из прокуратуры сумел связаться со своим институтом в Питере, и из слов его (впрочем, довольно путаных) было очевидно, что на «Варяге» стряслась беда и команде требуется экстренная помощь. Однако никто из института не спешил что-то предпринимать, по крайней мере, по официальным каналам. С горем пополам главное управление сумело собрать команду и отправить её на край земли в полную неизвестность. Голландцы в этом смысле подсуетились быстрее, хотя сообщение по линии МИДа получили значительно позже.

Когда Кирилл с компанией приблизился к станции, картина стала приобретать зловещие очертания. Сама станция, помимо раскиданных тут и там приземистых хозяйственных модулей и вышек, представляла собой три прямоугольника, равномерно по кругу пристыкованных одним концом к цилиндрической центральной части, метров на пять выше этих своеобразных лучей. Вся конструкция держалась на высоких сваях и могла показаться инопланетным космическим кораблём, приземлившимся на заснеженном берегу Карского моря. В первую очередь в глаза бросилась довольно большая пробоина в стене ближайшего к ним прямоугольника, в левом боку от входной двери, к которой вела крутая лестница. Пробоина была кое-как залатана изнутри дырявой термотканью, сквозь которую проглядывали доски. Стену прорубали с жилой стороны, на что указывали торчавшие по периметру зубья алюминиевой обшивки. Снаружи от пробоины по белому снегу тянулась ярко-жёлтая дорожка, будто усыпанная новогодним конфетти. Низкое солнце сияло ярко, несмотря на лёгкую туманную дымку, и отражённый от этого «конфетти» свет не позволял рассмотреть детали. Только подойдя вплотную и наклонившись, Кирилл

понял, что это мёртвые пчёлы. Судя по всему, они вылетели из пробоины и, как и следовало ожидать, тут же замёрзли, не успев продвинуться дальше десяти метров.

– Что скажешь? – обратился Кирилл к Константину, который присел на корточки рядом с ним.

Тот взял одну пчелу, вынул из внутреннего кармана куртки лупу и внимательно рассмотрел находку.

– По всем параметрам, – произнёс он, – самая обыкновенная пчела. Насколько я знаю, на станции, помимо прочего, пытались вывести устойчивый к холоду вид пчёл. Но что мы будем гадать? Пойдём внутрь, там всё и узнаем. Голландцы наверняка уже что-то успели выяснить.

– Как-то не очень устойчивы они оказались, – заметил Кирилл.

– Две недели назад здесь было минус пятнадцать.

– Ты прав, – согласился Кирилл. – Надо поговорить с коллегами.

Он поднялся, посмотрел на понурые лица переводчицы и криминалиста и почувствовал, как и его лицо в этот момент стало делаться точно таким же.

Единственным, кто сохранял спокойствие и невозмутимость, был Константин. Он словно знал больше, чем говорил. Но это и не удивительно. Биологом он был не из самых обычных. Долгое время работал в закрытых военных лабораториях. Вместе с группой Кирилла его послали не столько для помощи, сколько для страховки на случай, если вдруг обнаружатся какие-то не предназначенные для гражданских утечки. Так, по крайней мере, полагал Кирилл. Его вообще удивляло, что это дело передали в МВД. Хотя биологическая станция официально и не считалась секретной, всё же по логике вещей здесь должны быть люди из ФСБ. Это как минимум. Неужели хотели спустить это дело на тормозах? Но ведь есть же ещё голландцы. Им-то рот не закроешь, если вдруг выяснится что-нибудь пикантное. На этот счёт никаких инструкций Кирилл от начальства не получал. Ему не нравилось это мрачное предчувствие и эти мысли. Дрегов снова поёжился, стряхивая с себя ворох нахлынувших сомнений, расстегнул куртку и дёрнул ручку входной двери.

Кирилл со своей командой и голландцы в количестве трёх человек собрались в столовой, чтобы согласовать друг с другом всю известную на данный момент информацию. Только день назад запущенный генератор, оказавшийся исправным единственным из трёх, не успел прогреть помещение, поэтому все, кроме Константина и мужчины по имени Грег, оставались в пуховиках.

Переводчица Лиза с трудом излагала то, что говорила Эмма, возглавлявшая в качестве следователя голландскую команду. И это было не удивительно, поскольку перед тем, как собраться в столовой, ей пришлось лицезреть картину не из приятных. Беспокойство родственников и факт тревожного звонка в институт имели веские основания: двое из учёных оказались мертвы, а третьего, Синицына, обнаружить пока не удалось. Голландец-океанолог был убит ударом пожарного топора по голове, а генетик Лосев лежал с двумя пулевыми ранениями в области сердца прямо возле залатанной в стене дыры. Рядом с ним находился и тот самый топор, окраплённый кровью бедолаги голландца. Логично было бы предположить, что стрелял в Лосева пропавший Синицын, поскольку право иметь оружие на станции было только у начальника. Та же логика подсказывала, что только безумие могло заставить Лосева прорубать дыру и уж тем более убивать своего коллегу, явно пытавшегося его безумию помешать.

Мёртвыми пчёлами было усыпано и всё внутри, особенно в лаборатории, где их содержали в специальных ульях. Вся центральная цилиндрическая часть станции и являлась этой самой лабораторией. Это помещение имело внутри ещё один, только уже полностью стеклянный, цилиндр, заставленный причудливого вида и конструкции ульями и оснащённый десятками всевозможных приборов и воздуховодов для регуляции, как предположил Константин, необходимой влажности, давления и температуры.

– Мы всё проверили, – говорила Эмма. – Биологической угрозы сейчас нет. Не ясно, была ли она две недели назад. Скорее нет, чем да. Грег здесь всё осмотрел. – Она показала рукой на сидевшего по соседству здоровяка в разноцветном свитере. – Он спец по этим вопросам. Всё чисто. Повсюду только эти мёртвые пчёлы. Мы успели сделать предварительный анализ. Пчёлы самые обыкновенные, по крайней мере, не представляющие опасность для человека, если, разумеется, сильно не покусают. Только одна особенность… У тех, что внутри, имеются раны на брюшке, будто каждую из пчёл прокололи тонкой иголкой. Те, которые снаружи, просто замёрзли. Подобную странность можно объяснить тем, что не только люди здесь начали убивать друг друга, но и пчёлы тоже. Но все их жала на месте, а ведь им свойственно при укусе оставлять жало в теле своей жертвы.