«Пелевин умер», и другие теосны о вечной потенциальности

Теосны – это короткие диалоги-зарисовки, объединенные темой теомизма. Соответственно, без понимания теомизма понять эти диалоги будет крайне затруднительно, хотя потенциально это вполне возможно, тем более, что в названии книги уже есть соотв. подсказка. Такой подсказкой является идея вечной потенциальности, одно из ключевых понятий теомизма и теории потенциальности, являющейся основой теомизма. Понимание этой идеи вполне достаточно, чтобы верно уловить суть представленных здесь историй даже без понимания самой философии, то есть теомизма. Вместе с тем, для более глубокого

понимания книги советуем все же изучить теомизм. В целом, идеальный вариант чтения для не знакомых с теомизмом читателей такой: прочитать и понять текст сперва на интуитивном уровне, затем изучить теомизм и прочитать текст еще раз, чтобы получить более глубокое и более осмысленное понимание прочитанного. Приятного чтения и сладких снов. В этом странном призрачном сне. В этом странном сне. Все сон. Ом.

– Пелевин умер.

– Ушла эпоха.

– Эпоха ничего.

– Эпоха пустоты.

– Чапаева и Пустоты.

– Эпоха поколения Пи.

– Уснул и не проснулся.

– Ушел и не вернулся.

– Растворился фиолетовой дымкой.

– В условной реке абсолютной любви.

– В самый разгар последней битвы чекистов с масонами.

– На ветровом стекле усталого ума.

– Последней шуткой мирного война.

– В этом странном призрачном сне.

– В этом странном сне.

– Все сон.

– Все сон.

– Ом.

– Ом.

– Я все же склонен считать, профессор, что человечество сможет себя сохранить, и в будущем нас ждет рационально устроенное эгалитарное мировое сообщество, управляемое сперва мировым правительством, а затем дружелюбным искусственным интеллектом, с помощью которого мы сможем победить смерть и перейти на новую ступень эволюции, что сделает нас настоящими богами.

– Когда-то я и сам в это верил, мой дорогой друг, но с годами, глядя на происходящее, все больше стал склоняться к мысли о том, что человеческая цивилизация обречена на забвение, и мы с вами, к сожалению, являемся свидетелями этого неизбежного процесса. Вероятно, только чудо сегодня может нас спасти, но мы ведь с вами люди рациональные, ученые в конце концов, в чудеса не верим.

– Может, это прозвучит слишком наивно и чересчур самонадеянно, но я все же верю во всепобеждающую силу человеческого разума и неукротимое желание жить. Кроме того, полагаю, что ход истории, какие бы ужасы он в себя ни включал, в целом логичен и рационален. Сие означает, что человечество не может сгинуть, не достигнув своей конечной цели, коей, как я скромно полагаю, является наша эмпирическая божественность.

– Ну… возможно, мой друг. На все воля Возможного.

– На все воля Возможного, профессор. На все воля Возможного.

– Все сон.

– Все сон.

– Ом.

– Ом.

– Представим, что в китайской комнате сидит китаец, который не понимает, что происходит.

– Так.

– Китаец не понимает, что происходит, но у него есть некая инструкция, в которой написано как сделать вид, будто ты понимаешь, что происходит, хотя в действительности ты этого не понимаешь.

– Допустим.

– И вот этот китаец, который не понимает, что происходит, следуя этой инструкции,

сидит в китайской комнате и делает вид, будто он понимает, что происходит. Вопрос: как нам понять, что китаец действительно понимает, что происходит, если мы не знаем, понимает он это или нет? Более того: как нам это понять, если в процессе своего понимания мы можем ошибаться? Что если мы сами не понимаем, что происходит, а только неосознанно делаем вид, что понимаем это? Ведь и это возможно, не так ли?

– Ну… возможно, что и так. На все воля Возможного.

– На все воля Возможного.

– Все сон.

– Все сон.

– Ом.

– Ом.

– Мама говорит, что бабушка скоро помрет, надо будет ее хоронить.

– Мда…

– Я говорю, давай ее лучше сожжем в крематории, это цивилизованно и красиво

– Ну…

– Но в нашем городе нет крематория.

– Ну тогда уж…

– А я говорю: ну и что, давай сами сожжем, индусы же сжигают и без крематориев.

– Индусы они еще те поджигатели, да…

– А как мы, говорит, ее сами сожжем? Как?

– Да, как?

– Да очень просто! Как сжигали древние викинги! Положим ее тело в лодку, подожжем ее ночью – и пусть она себе тихо плывет по волнам потенциальности в океане Возможного в этом странном призрачном сне, в этом странном сне, что мы по привычке зовем своею жизнью.

– Ну… все сон.

– Все сон.

– Ом.

– Ом.

– Психически больной не осознает своей болезни, а значит никогда не признается, что болен, так ведь?

– Ну…

– Вот у вас, например, с психикой все в порядке?

– Все в порядке.

– То есть вы психически здоровый, да?

– Да.

– Вот видите.

– Что?

– Птичка пролетела, видели?

– Где?

– Во сне.

– Ну… все сон.

– Все сон.

– Ом.

– Ом.

– Любое произведение, сынок, состоит из трех смысловых слоев.

– А что это за слои, пап?

– Первый слой – это то, о чем говорится в произведении, это его сюжет. К примеру, в повести «Шинель» говорится о шинели, которую снимают с плеч мелкого чиновника уличные хулиганы, после чего этот чиновник заболевает и умирает, а потом начинается гротескная гоголевская чертовщина. Это первый смысловой слой.

– Так, понятно, а второй слой какой?

– Второй слой – это то, как написано произведение. Это стиль автора, рассказывающего ту или иную историю: выбор им слов, их порядок, повторяемость, особенности словосочетаний, строение предложений и проч.

– Понятно, а третий слой?

– Третий слой – самый сложный. Это то, что скрыто за первыми двумя слоями, в самой сердцевине любого произведения.

– А что там скрыто?

– Если мы возьмем, к примеру, ту же гоголевскую «Шинель» и мысленно уберем из нее содержание и стиль, то останутся только пустые страницы, на которые, затаив дыхание, можно глядеть бесконечно, и этот взгляд, взгляд, направленный в пустоту, в самую сердцевину любого произведения, будь то книга, картина, скульптура или даже сам человек, этот взгляд и есть самое глубокое, самое осмысленное и самое серьезное понимание сути всех вещей, скрытых за формой и содержанием. Таким образом, в этой пустоте любая сущность, лишенная формы и содержания, становится похожей на сон.