Пение под покровом ночи
Шрифт:
— Нет, ни в коем случае, — вежливо ответил Аллейн.
— Так-то оно так, да все-таки забавно выходит с этими цветами, — философствовала миссис Кадди. — Правда, дорогой?
— Правда, дорогая.
— Гиацинт на груди и это… Какое забавное совпадение.
— Ты права, дорогая. — Мистер Кадди ухмыльнулся. — Весьма забавное.
Мистер Мэрримен, который все это время с раздражением вытирал руки носовым платком, вдруг воскликнул с мукой в голосе:
— А я-то, идиот, решил, что, предприняв сие путешествие, хотя бы на небольшой срок сумею скрыться от вопиюще безжалостных козней мальчишек. «Забавное». Не снизойдете ли вы, любезный мистер Кадди, до того, чтобы объяснить нам, что вы понимаете под этим вашим «забавное»? Что такого уж забавного усмотрели вы в проделке
Супруги Кадди сверлили его негодующими взглядами.
— Ну разумеется. Я было совсем забыл, — как ни в чем не бывало сказал мистер Макангус. — Ведь это же мой гиацинт. Вы еще подняли его, помните? После нашего небольшого столкновения. А потом бросили на пол.
— Я его не «поднял».
— Случайно, разумеется, случайно. — Мистер Макангус наклонился над куклой. Его красные узловатые пальцы колдовали над ее шеей. — Я уверен, что ее можно починить.
— Вы знаете… Надеюсь, вы извините меня, мистер Макангус, но… — смущенно начала миссис Диллинтон-Блик, — знаете… мне кажется, я уже не смогу относиться к Эсмеральде так, как раньше. Мне, мне… не очень хочется, чтобы ее починили. Если только, разумеется, не для меня. Может, мы с вами вспомним о какой-нибудь малышке. Если у вас есть маленькая племянница…
— Я вас отлично понимаю, — с любезной готовностью, столь не вяжущейся с выражением его физиономии, сказал мистер Макангус. Его руки все так же сжимали шею куклы. Тут он наконец осознал, что делает и отошел в сторонку. — Я вас отлично понимаю, — добавил он и достал свою травяную сигарету.
— И все равно это очень забавно, — сказала миссис Кадди, напоминающая своей безжалостностью хор в античных пьесах. Мистер Мэрримен издал какой-то сдавленный звук, но она неумолимо продолжала: — То, что мы все время говорим об этих убийствах. А потом миссис Блик еще получает телеграмму от своего приятеля о девушке, которую убили и которая несла цветы. И что все время эти гиацинты. Как будто нарочно. — Она, не мигая, уставилась на миссис Диллинтон-Блик. — Небось вам теперь не по себе, миссис Блик. Ведь это все равно как если б вы здесь лежали.
— Умоляю вас! — всплеснула своими ручищами мисс Эббот. — Что за необходимость все это слушать! Да уберите же ее отсюда — кто-нибудь!
— С удовольствием, — сказал Аллейн и прикрыл куклу газетой. — Сейчас я ее заберу.
Он взял ее и понес в свою каюту.
Как всегда, я очень по тебе скучаю, — писал он жене. — Скучаю…
Он поднял глаза от листа бумаги с начатым письмом и обвел невидящим взглядом каюту. Он думал о той давно известной ему особенности собственной памяти, привыкшей хранить в себе мельчайшие подробности и черточки лиц, подводить его в тот самый момент, когда хотелось вызвать из ее глубины образ Трой. А на фотографии Трой выходила неудачно, ибо фотография давала лишь отдаленное представление о знакомых чертах, не более того. Это была схема ее лица. Он написал об этом в письме, тщательно выводя каждое слово, касающееся непосредственно Трой, потом принялся подробно описывать все, происшедшее с того момента, как он опустил в Лас-Пальмасе свое последнее письмо.
Ты, вне сомнения, понимаешь, в чем заключается вся трудность. Я нахожусь за тысячи миль оттуда, где хотя бы можно было думать об аресте. Все, что я смогу сделать, — это свести к нулю степень вероятности совершения очередного убийства. Согласна?
Между тем мы составили план действий, который отражает полное разногласие наших взглядов на суть дела. Капитаном в нашу тайну были посвящены первый и второй помощники, а также главный механик судна. Все трое считают наше предположение сумасбродным и, как
Для нас, полицейских, дела такого рода почти во всех отношениях трудней всего. Тут в силу вступают совершенно иные законы, нежели те, какими мы привыкли руководствоваться в обычной практике. На каждом шагу удивляешься, что может крыться за неприметной наружностью, в той либо иной степени обычным поведением. И что же мы имеем на сегодняшний день? А вот что: союз психиатра, священника и полицейского, этих персонажей пьесы Пиранделло. Отец Джордан и Мейкпис сию секунду должны быть у меня, следовательно, уверяю тебя, у меня вот-вот будут две взаимоисключающие и тем не менее вполне профессиональные точки зрения. Что касается меня…
В дверь постучали.
«Вот и они, — быстро дописал Аллейн. — Au revoir, любимая», и сказал:
— Войдите.
На отце Джордане был тонкий светлый костюм, белая рубашка и черный галстук. Его наружность и вообще весь облик настолько изменились, что Аллейну показалось, будто в каюту вошел незнакомец.
— Я полагаю, вовсе не обязательно носить в тропиках этот тесный стоячий воротничок, — пояснил отец Джордан свое превращение. — Буду облачаться в него к обеду, разумеется, и по воскресеньям придется потеть в сутане. Один вид ваших легких тропических одеяний был для меня просто непереносим. Этот костюм я приобрел в Лас-Пальмасе, и будь обстановка несколько иной, я бы испытал огромное наслаждение, облачась в него.
Мужчины сели и выжидающе взглянули на Аллейна, который подумал о том, что как бы искренне ни сожалели они о присутствии на борту судна убийцы-маньяка, нельзя сказать, что их роли им не по душе. Ведь оба пытливы, энергичны, к тому же у каждого есть к делу сугубо профессиональный интерес.
— Итак, каково ваше мнение относительно вылазки под названием «Эсмеральда»? — спросил Аллейн.
И священник, и врач согласились, что не произошло ничего противоречащего временной теории Аллейна. Что касается реакции на происшедшее с куклой, то она оказалась весьма интересной.
— Беда в том, что когда ищешь в поведении что-то особенное, оно чудится тебе на каждом шагу, — заметил отец Джордан. — Должен сказать, меня в равной степени смутила вспышка Дейла, злорадство супругов Кадди, нестерпимый педантизм Мэрримена и манипуляции над куклой Макангуса. Разумеется, это не имеет ни малейшего отношения к нашему делу, но даже бедная мисс Эббот, как мне показалось, вела себя нелепо. Видите, я следил даже за теми, за кем не нужно следить.
— Почему вы назвали ее «бедная мисс Эббот»? — поинтересовался Аллейн.
— Мой дорогой друг! Полагаю, пояснения в данном случае излишни. Проблема несчастной старой девы в моей практике никогда не сходит с повестки дня.
Тим издал какой-то неопределенный звук.
— Да, видно невооруженным глазом, что она несчастна. — Аллейн не без интереса взглянул на Тима. — Что означает этот ваш столь глубокомысленный звук?
— Думаю, в данный момент мисс Эббот для нас никакого интереса не представляет, однако я хотел сказать, что тоже сходу узнаю этот тип, хотя, вполне возможно, мой способ ставить диагнозы в случаях подобного рода придется не по вкусу отцу Джордану.
— Вы так считаете? И тем не менее мне было бы любопытно о нем узнать, — сказал священник.
— Не стану утомлять вас подробностями, тем более что мы не имеем никакого права руководствоваться поверхностными впечатлениями, — сказал Тим. — Замечу только, что по первому впечатлению она — яркий пример женщины, лишенной свойственной ее полу привлекательности, в силу чего ей не удалось найти способ самовыражения, который бы мог ее удовлетворить.
— По вашему мнению, то же самое можно сказать и об этом убийце-маньяке, не так ли? — поинтересовался у Мейкписа Аллейн.