Пение под покровом ночи
Шрифт:
— Ага, я и сам люблю эту пословицу, но в данном случае она не к месту. Тем более что ваши предложения идут вразрез с моими принципами. А раз так, я их не принимаю. Ясно?
— Разрешите мне сказать всего одно слово, — начал было отец Джордан.
— Не утруждайте себя. Я остаюсь при своем.
— Отлично, сэр. Будем уповать на то, что вы окажетесь правы. Разумеется, мы уважаем ваши пожелания, — сказал Аллейн.
— Я не позволю, чтобы эту даму беспокоили или… критиковали.
— Я отнюдь не собирался…
— Это равносильно критике, — пробормотал капитан. — Веселье
По мнению Аллейна, эти комментарии были прямо-таки шедевром из области демагогии. Он не нашелся что возразить.
— Благодарю вас, сэр.
Они втроем направились к двери.
— Постойте! — окликнул их капитан. — Давайте выпьем.
— Мне сейчас что-то не хочется, — покачал головой Аллейн. — Большое вам спасибо.
— Почему?
— Как правило, я воздерживаюсь от употребления спиртного до тех пор, пока солнце не поднимется до уровня нок-реи, если я правильно выражаюсь.
— Вы и тогда не очень им себя балуете.
— Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей.
— А, умоешься — и все как рукой сняло. Разумеется, вы, как и я, подчиняетесь приказам, хотя очень часто это всего лишь напрасная трата казенных денег.
— Это общие места.
— Ну а вы, джентльмены? — обратился капитан к врачу и священнику. — Как насчет того, чтобы выпить?
Оба отказались.
— Надеюсь, вы на меня не в обиде?
Его заверили, что никакой обиды нет.
Аудиенция была окончена. Капитан, повернувшись к ним своей квадратной спиной, зашагал вразвалку к угловому шкафчику, в котором держал спиртное.
Остаток воскресенья прошел более или менее спокойно. Этот день был жарче всех предыдущих, и пассажиров разморило. Облаченные во все белое, миссис Диллинтон-Блик и Обин Дейл возлегали на своих шезлонгах на веранде и вяло улыбались всем, проходившим мимо. Время от времени их руки соприкасались, и тогда слышался бархатистый смех миссис Диллинтон-Блик.
Тим и Джемайма почти весь день провели под навесом возле бассейна в кормовой части нижней палубы. Супруги Кадди, занявшие удобную наблюдательную позицию в тени веранды, не спускали с них глаз. В конце дня мистер Кадди тоже решил принять освежающую ванну и облачился в потрепанные плавки кирпичного цвета. Он разыгрался в воде как дельфин, что вынудило Джемайму вылезти из бассейна, а Тима привело в состояние крайнего раздражения.
Мистер Мэрримен сидел на своем обычном месте, целиком отдавшись «Нилу Криму». А когда ужасы, описываемые в этой книге, были исчерпаны, погрузился в «то, что он любит», смакуя страшные несчастья, обрушившиеся на героинь романа. Время от времени он весьма неодобрительно отзывался о стиле произведения и о методах полицейского расследования, описанных в нем. А так как Аллейн сидел к нему ближе всех, он оказался мишенью всех высказываний мистера Мэрримена. Разумеется, разговор вновь зашел о цветочном убийце. Аллейну выпала честь узнать о себе, что он «медлительный невежда, облаченный недолговечной властью».
— Этот самый Аллейн, чьи фотографии дают во всех вечерних газетах, как мне кажется,
— Вы так думаете?
— О, уверяю вас. Неинтеллигентнейшая, — с чувством сказал мистер Мэрримен. — Думаю, если доведется его увидеть какому-то неопознанному преступнику, тот несказанно утешится. Что, уверяю вас, сделал бы на его месте и я.
— Выходит, вы верите в то, что «люди читать по лицам мысли» все-таки умеют?
Мистер Мэрримен одарил Аллейна, можно сказать, одобрительным взглядом.
— Источники, контекст, — потребовал он.
— «Макбет», первый акт, четвертое явление. Дункан о Кавдоре.
— Очень хорошо. Я чувствую, вы хорошо знакомы с этой второсортной мелодрамой. Да, я убежден, что на лице есть отпечатки, могущие послужить отправной точкой для сведущего наблюдателя. Я, например, из целого стада олухов выберу смышленого ребенка. Но, поверьте мне, такая возможность предоставляется мне не столь уж и часто.
Аллейн спросил, применима ли эта теория для всех случаев жизни и верит ли мистер Мэрримен в то, что существует так называемый криминальный тип лица.
— Я, кажется, где-то читал, что полиция это отрицает, — как бы вскользь заметил Аллейн.
— Это единственный случай, когда полиция близка к истине, — не без ехидства заметил мистер Мэрримен. — Если вы спросите у меня, существуют ли лица, носящие на себе отпечатки жестокости или низкого умственного развития, я отвечу вам утвердительно. Но тип человека, о котором тут говорится, — он поднял книгу, — нельзя разгадать по его наружности. То, что этим человеком владеет какой-то свой, особый, дьявол, на его лице не написано.
— Именно этим выражением и в том же контексте пользуется отец Джордан, — заметил Аллейн. — Он полагает, что такой человек находится во власти дьявола.
— Неужели? Ну да, разумеется, таков взгляд церкви на эти вещи. И он что, представляет себе этого дьявола в виде животного с раздвоенными копытами и шпагой?
— Чего не знаю, того не знаю.
— Я верю в то, что в каждом из нас сидит свой дьявол, — сказала бесшумно подошедшая сзади мисс Эббот. — Твердо верю.
Она стояла спиной к заходящему солнцу. Ее лицо было темным и каким-то жалким. Аллейн хотел было предложить ей свое место, но она остановила его резким движением руки и взгромоздилась на крышку люка. Она сидела прямо, как струна, неуклюже свесив свои большие ноги в теннисных тапочках.
— А как еще можно объяснить жестокость? Бог дозволяет дьяволу испытывать нас, преследуя какие-то свои, непонятные нам цели.
— Да ведь мы очутились прямо-таки в самой цитадели ортодоксальности! — как-то уж слишком для него добродушно воскликнул мистер Мэрримен.
— Если не ошибаюсь, вы тоже верующий. Вы слушали мессу. Почему же тогда вы высмеиваете идею о дьяволе? — вопрошала мисс Эббот.
Мистер Мэрримен внимательно изучал ее через свои очки.
— Моя дорогая мисс Эббот, — после долгого молчания сказал он, — если вы сумеете убедить меня в том, что он существует, уверяю вас, я не стану высмеивать его дьявольское величество.