Пепел Асгарда
Шрифт:
– Да, восстание Ракота. Он бился доблестно и был мне люб. Превыше всего Древние боги ценили мужество, храбрость и способность идти на врага в последнюю атаку, даже если силы неравны и воин смотрит гибели в глаза. И мы считали – те, кто слаб, должны или сделаться сильными, или погибнуть. Бросающий вызов непобедимой силе не должен думать о тех, кого сметёт ураганом его войны. Так было, так жили Древние. Так жил Асгард. Миру временами требуется пустить кровь. Без восстания Ракота не восстал бы и Познавший Тьму. Или восстал бы?
Жрецы бледнели и переглядывались. Никто не дерзнул заговорить, кроме брата Хардри.
– Великий Один. Прости молодых адептов, они слишком юны и восторженны. Они не знают, о чём вести речи.
– Зато ты очень знаешь, брат Хардри! – насупился старший мастер. – Юная братия от чистоты сердца и простоты помыслов вопрошает, а ты и твои приятели…
– У брата Хардри есть приятели? – осведомился Старый Хрофт.
– Есть, великий Один, – сдержанно поклонился седой жрец.
– Всё мудрят чего-то, хитрят, рукописи альвийские почитывают… – нажаловался молодой брат Хефтер.
Хардри только хмыкнул.
– Мы здесь не только детишкам носы утирать да селян отучать хмельное пить по-чёрному. Голова дана не одни лишь капюшоны носить.
– И для чего ж ты используешь её, брат Хардри?
Немолодой адепт слегка пожал плечами.
– Беседовать лучше в уединении, великий бог Один. Тем более что мои братья не слишком одобряют мои… умствования. Мои и тех, кто согласен со мной.
– Что ж, поговорить можно, – пожал плечами Старый Хрофт.
– Но, великий бог! – пискнул молодой брат Хефтер. – А как же мы? Мы же были первые!
– Так и быть, – смилостивился Отец Дружин. – Однажды великий Хедин…
– Это была хорошая история, великий Один.
В крошечной келье брата Хардри горела только небольшая свеча. Жёсткое узкое ложе, стол, табурет – и книги, заполнявшие всё пространство стен.
Три кружки с чистой водой на столе.
– Ты хотел беседы, брат Хардри?
– Да. Низкий поклон тебе, великий бог, за твоё согласие. Молодые жрецы, что домогались… историй про Познавшего Тьму, они ведь как дети. Те, кто познаёт сущее, вопросы задаёт лишь самому себе. Но рассказ твой был красен. Особенно про Хедина в погребе.
Один едва заметно улыбнулся.
– Надеюсь, старший мастер не будет гневаться на тебя, брат Хардри.
– Не будет. Мы полезны Храму. Хотя отделяем себя от других.
– Почему?
– Они погрязли в мирском и суетном. Они жаждут бывальщин, какие рассказывают у походного костра. И забыли, куда должны стремиться.
– А тебе… и твоим друзьям это ведомо?
– Как может быть ведом путь небесных сфер тому, кто всего лишь глядит на отражение солнца в пруду? Где вдобавок баламутят воды гуси и утки?
– Но вам ведь нужен… именно путь небесных сфер?
– Путь небесных сфер, – кивнул Хардри. – Человек, подобный сущему, познаёт его через себя, но и себя через него. Мы есть лишь отражение небес, как и небеса есть отражение нас, и в вечном пути от «себя» до «небес» и обратно – путь познающего.
– Расскажи мне больше о тех, кто согласен с тобой, – после краткого молчания попросил Один.
– Наш путь – это дорога от себя и к себе, как я уже сказал. Мы познаём, ибо… Ибо путь Познавшего Тьму – путь вопросов без ответа.
– Разве? – удивился Старый Хрофт.
– Мудрый не копается в придорожной пыли, но подъемлет взор свой к небесам и звёздам. Печаль охватит любого непосвящённого, что дерзнёт вглядеться в недоступное ему; печаль, что может погубить. Поэтому осторожный и милосердный сохранит открытое ему в собственном сердце и укроет бронёй вопросов. Не знающий, какой вопрос задать или как истолковать ответ, недостоин учения. Так думаем мы, познающие.
– Вы задаёте вопросы? Какие же?
Тонкие губы Хардри едва заметно дрогнули.
– Вопрос, великий Бог, наш инструмент. Наше оружие, наш щит и наш меч. Влага на губах алчущего. Мы желаем познать многое, но, поднимаясь по склону, не дай себе закостенеть в обыденности. Вопросами мы очищаем наш разум, избавляемся от гнёта серых дней. Руки мудрого могут вязать снопы или ковать железо, разуму же его положено пребывать на горних высях…
– Так если разум будет на горних высях, руки себе серпом отхватить можно, – заметила валькирия. Брат Хардри ей не нравился. Совершенно.
– Мудрый тем и отличается от растяпы, доблестная воительница, что способен мыслить о возвышенном, делая в то же время простую работу, – наставительно сказал Хардри.
– Ты изъясняешься туманно, жрец, – нахмурился и Один. – Игра словами, быть может, принята средь вас, но мы, Древние – были и остаёмся прямыми, как стрела. Слово и дело. Дело и слово.
– Мы задаём проклятые вопросы, – словно не заметив неудовольствия Отца Дружин, понизил голос Хардри. – Вопросы, что могут свести с ума и бросить в пучину отчаяния. Мы знаем это. Следуя за золотым лучом, достигни первых врат и сделай остановку.
– Чего-чего? – растерялся Хрофт.
– Когда тайна будоражит твой разум, избегай прямых слов, – нимало не смутился адепт. – Избегай вообще прямых путей – на них великий дар разума утрачивается, ибо зачем он тебе, если его не к чему приложить?
– Но вы вопрошаете…
– О златом луче и вратах, о сокрытом за ними и об их страже.
Райна только хлопала глазами. Какой луч? Какие врата? Какая стража?
– О великой тайне, сокрытой в Познавшем, – адепт перешёл на шёпот. – Я нарушаю наши собственные заветы, открыто говоря об этом. Кто не в силах понять скрытое, того нет смысла и учить. К нам приходят те, кто может сам по себе, кто отмечен великим даром Хедина – познавать, а не тупые пахари, не умеющие отличить право от лево.