Пепел Асгарда
Шрифт:
Один глухо зарычал, нагибая голову, словно под ветром. Кулаки Древнего Бога сжались, глаза обратились в узкие щели; он закусил губу, наваливаясь плечом на незримую преграду, что было мочи толкая её назад, навстречу ползущему из огненной купели мечу.
– Ты… называла… это… болью? – прохрипел он издевательски, глядя в глаза Айвли. – Постарайся… получше!
– Всё только начинается. – Оружейница была бледна, глаза закрыты. Её шатало, но руки неостановимо чертили что-то в воздухе, и, присмотревшись, Райна с изумлением узнала додревние руны Асгарда, те самые, что некогда вырезал её отец. Однако как альвийка могла это узнать, и даже не сами руниры – но их законы, их силы, их магию?
Да, всё только начиналось. Отец Дружин стоял неколебимой скалой, не отворачиваясь от ощутимого только им одним ветра. Но изнутри его словно раздирало зазубренным копейным навершием, и валькирия, сознавая, что ощущает лишь малую часть доставшегося владыке Асгарда, могла лишь обмирать от ужаса, от одной лишь мысли, что ему сейчас приходится терпеть.
Её собственный меч отзывался, дрожал от нетерпения, приветствуя рождение собрата. Очертания подземной мастерской дрожали и расплывались, пламя в горне оборачивалось исполинскими и неоглядными кострами, пылающими где-то на самом дне великой чёрной бездны, и валькирия понимала, что видит сейчас знаменитые Костры Ракота. Дым от них свивался в тугое вервие, обретал непроницаемую черноту, тянулся вверх, сквозь раскалённое, плавящееся, неоформленное сущее, куда-то вверх, к неведомому.
Прошлое, настоящее и будущее сливались воедино. Перед внутренним взором воительницы представала великая Река Времени, незримая и вездесущая, и над её поверхностью одни за другими появлялись головы населяющих Реку драконов. Пасти распахнуты в ярости, глаза горят от ненависти – их гнев ужасен, но что разгневало их?..
А чёрная нить тянется всё выше и выше, сужаясь, стягиваясь до толщины паутинки, но такой, что не перерубит никакой меч. Куда, к чему она протянулась? – Райне кажется, что она вот-вот увидит это, догадается и поймёт, но видение резко обрывается, и валькирия вновь оказывается на каменном полу кузницы, рядом с бледной и шатающейся Оружейницей, у которой весь подбородок залит кровью.
Рядом с Айвли, поддерживая её одной рукой, стоит Отец Богов, и в правой длани у него – новорождённый меч. Клинок багрово-красен, и по алому бегут росчерки чёрных рун; альвы не могут не рисоваться, мельком думает валькирия.
– Дело сделано, великий Один, – еле слышно прошептала Оружейница. – Я выполнила своё слово. Сталь Асгарда вновь жива, вновь пьёт силу, как встарь. Доволен ли ты, владыка Валгаллы?
Один ответил не сразу. Осторожно отпустив немыслимо-тонкую талию альвийки, повёл плечом, вычертил остриём меча восьмёрку в воздухе. Неторопливо, словно примеряясь.
А потом рубанул.
Райна не смогла даже разглядеть его движения, лишь услыхала стон рассекаемого воздуха. За мечом осталось пламенное полукружие, призрачный плащ, сотканный из тёмного огня. Один остановил бег лезвия в локте от пола, но каменная плита брызнула дождём раскалённых осколков.
– Прошу прощения, Оружейница, – гордый Отец Богов вдруг поклонился. – Я заменю этот камень собственноручно.
– Доволен… ли… великий… Один? – Ноги изменили альвийке, она почти рухнула на массивный табурет.
– Доволен, – медленно кивнул Старый Хрофт. – Ты исполнила много более того, что я просил и на что надеялся.
Губы Оружейницы сложились в слабую улыбку.
– Не ожидала. Ты… оценил меня по достоинству. В отличие от…
– Старая боль иногда дарует новые силы, но иногда и отнимает, Айвли. Твоё искусство поистине велико, твоё мастерство не знает равных, ты повелеваешь силами, о которых, уверен, никогда не слыхивал ни один гном. Мы с дочкой – мы в долгу перед тобой. Позволь мне проводить тебя в твой чертог, тебе требуется отдых.
– Н-нет, – покачала головой Айвли. – Ничего… не надо. И камень… починю сама. Возьмите мечи и уходите. Проведите с ними ночь, под звёздами, дайте им вдохнуть вольного ветра. Завтра утром возвращайтесь, и я скажу тебе, Один, какова будет моя плата.
– Я готов, – бестрепетно сказал Один. – Ты сослужила мне и Рандгрид великую службу. Как я уже сказал, ты сама не ведаешь, что сотворила, – подобно тому, как матери неведомо, что вырастет из её дитяти.
Айвли вновь слабо улыбнулась.
– Ошибаешься, Отец Богов. Я не обычная мать, не забывай. Я вижу судьбу этих клинков с их первого дня до последнего, я совершенно точно знаю, как ты их употребишь. И… допреждь всего я поведаю тебе, чем ты сможешь мне помочь – исполнить посредством моих мечей задуманное тобой с наибольшей полнотой.
– Твои слова туманны, Айвли. Мы с дочерью вновь благодарим тебя и удаляемся, как тебе было угодно нас просить. Твои слова исполним в точности; жди нас завтра на рассвете.
Альвийка лишь измученно смежила веки.
– Что это всё значило, отец? – Старый Хрофт и Райна сидели подле очага в таверне, на столе дымилось мясо и пенились высокие кружки с элем. – Мой меч превосходен, он лучше всего, что побывало у меня в руках за все века, лучше даже моего копья, но… слова Оружейницы меня пугают, и я не стесняюсь в этом признаться. Что она потребует взамен? Она ведь не сомневается, что мы всё исполним, иначе захотела б залог.
Отец Дружин пожал плечами.
– Ты довольна мечом, дочка?
– Ох… – Райна вдруг покраснела. – Довольна ли? Это как часть меня. Словно долго-долго жила без руки, а потом рука взяла и – ррраз! – выросла. У меня такого не было даже с моим копьём, тем самым, моим первым, с которым пошла на Боргильдово поле. Как она смогла, эта Оружейница?
– Значит, ты довольна, – невозмутимо кивнул Один. – Я тоже. Когда стемнеет, проедемся под звёздами, как и велела Айвли. Не думаю, что стоит пренебрегать её словами.
– Отец… почему ты не отвечаешь? Почему играешь словами? – не выдержала воительница.
– Я не играю и не ухожу от ответа, – покачал головой Старый Хрофт. – Я и в самом деле не знаю, что взбредёт Айвли в голову. Может, попросит, чтоб мы добыли бы ей редких ингредиентов, может, убили бы какое-нибудь чудовище ради его когтя или там клыка, наделённого магической силой. Не ведаю, дочь.
– А что за слова насчёт «исполнения тобой задуманного»?
– Обычные альвийские красивости, – хмыкнул Один. – Они испокон веку обожали цветисто выражаться. И очень любят драмы, когда они разом и актёры, и зрители. Я бы не слишком терзал себя размышлениями обо всём, что скажет или на что намекнёт Оружейница. Это – часть её платы. Она так чувствует себя куда лучше.