Пепел империй
Шрифт:
В начале XI века армия Китая составляла полтора миллиона человек. Спустя полстолетия — уже четыре с половиной миллиона человек. Для справки: приблизительно такова же численность китайской армии и сегодня.
Как следствие меняется сам характер власти. Идеалы теократии отходят на второй план. Теперь типичный владыка — не обожествленный Сын Неба, а воинственный князь, знаток оружия и дорогих лошадей. По совместительству такой правитель-воин мог являться покровителем искусств и ремесел.
Типичным монархом той эпохи был современник Ричарда Львиное Сердце
На центральные образцы ориентируются и региональные владыки. В 916—926 годах киданьский князь Амбагань разбил манчжуров и тангутов, подчинил земли уйгуров и смел Бохайское царство. В 947 году кидани провозгласили создание собственной державы Ляо.
Армию монарх спаял железной дисциплиной. Крестьянам и ремесленникам было гарантировано мирное небо над головой. Культурные люди могли спокойно заниматься своим делом.
Пример киданей оказался заразительным. В XI—XII веках собственные державы основывают множество народов с бывших окраин Поднебесной.
Тангутский царек Чжао Юань-хао разбил армии тибетцев и уйгуров и основал государство Си-Ся. Чжурчженьский князь Агуда основал царство Цзинь. В те же годы расцвет переживали корейская держава Силла и могучее королевство Кхмер.
Первое время эти царские и княжеские династии еще никак не прикреплены к земле.
Когда в 1127 году чжурчжени князя Агуды атаковали китайское государство Сун, император вместе с двором просто перебрался за Янцзы. Туда же перебралось большинство образованных чиновников. Особых перемен никто не заметил.
Однако чем дальше, тем больше в культуре этих эфемерных, появляющихся и тут же распадающихся держав проявляются неповторимые МЕСТНЫЕ черты.
Официальным языком региона — от Японии до Индокитая — по-прежнему остается вэньянь — мертвый язык литературы Древнего Китая. На этом языке давно никто не говорил. На нем только писали.
Однако уже в начале XII века стало видно, что монополия вэньянь подорвана. Повсюду начинаются попытки создания литературных произведений на НАЦИОНАЛЬНЫХ языках.
Какое-то время эти попытки робки. В Японии национальной азбукой катакана книги пишут исключительно образованные женщины: мужчины считают такое баловство ниже своего достоинства. Тем не менее с каждым десятилетием процесс набирает обороты.
Скажем, в те же годы, когда на Руси скрипел пером Нестор, автор первой русской летописи, в Корее появилась первая национальная история — «Исторические записи Трех государств».
Автор «Записей» Ким Бусик писал:
Нынешние ученые мужи способны глубоко проникать в смысл конфуцианского Пятикнижия и сочинений китайских мудрецов.
Но когда дело доходит до событий, свершавшихся в нашей стране, они оказываются в полной растерянности, не зная ни начала этих событий, ни их конца.
Увы! Как
Народы открывают собственную культуру. В Египте той поры впервые записывается сборник «1001 ночь». Во Франции — героические песни-«жесты».
Тот же процесс можно видеть и на Дальнем Востоке: народы открывают собственное героическое прошлое… открывают себя… впервые обращают внимание на каждого отдельного себя.
Внимание к человеку видно во всем. На протяжении эпохи Тан китайские живописцы писали исключительно пейзажи. Зато начиная с XI века на Дальнем Востоке расцветает ПОРТРЕТНАЯ живопись.
Историк религии Генрих Дюмезиль писал:
В эпоху Сун (X—XIII века) китайская цивилизация достигла вершин, которые знала лишь в эпоху классической древности.
Можно с полным правом говорить о культурном и экономическом возрождении Китая. Науки процветали. Бурно развивалась религиозная философия. Китайский буддизм переживал свой «золотой век».
Достижения великих учителей и наставников прошлого были систематизированы и рационализированы. В дальневосточной культуре XI—XIII веков во всем видна чрезмерная страсть к упорядочиванию, внимание к методу.
Если в предшествовавшую эпоху единственным центром культуры был Танский императорский двор, то теперь по всей Поднебесной открывается множество школ, типографий, книгохранилищ.
Одним из самых ходовых товаров становятся книги. Их производство ведется в промышленных масштабах — до тысячи экземпляров в год. Один из удельных правителей даже открыл у себя в столице музей, состоявший почти из четырех тысяч экспонатов.
Культуры настолько много, что в одиночку впитать все ее богатства уже невозможно. Энциклопедизм сменяется специализацией. Китайцы без устали пишут книги, размышляют о «мириаде вещей», исследуют классику.
В политической жизни описываемый период стал временем тотальной раздробленности. Обособление всех от всех можно наблюдать и в культурной жизни.
Например, тибетцы еще в VIII—IX веках были уверены: на свете существует всего две религии — занесенный извне буддизм и их собственное язычество (бон). В чем состояла разница между ними и есть ли она — над подобными вопросами голову никто не ломал.
Вскоре тибетцы выяснили: религия, которую они исповедуют, это не просто буддизм, а тантрические направления махаянского буддизма. В X веке здесь стали возникать собственно тибетские школы.
Сперва появилось три из четырех основных направлений тибетского буддизма: Сакья-па, Ньинма-па и Кагью-па. К началу XII века школа Кагью разделилась на четыре подшколы: Карма-Кагью, Барам-Кагью, Цхал-Кагью и Пхак Дру-Кагью.
А уже в следующем поколении подшкола Пхак Дру-Кагью развалилась на восемь самостоятельных ветвей, между адептами которых завязалась ожесточенная полемика.
Обособление всех от всех идет параллельно с систематизацией, каталогизацией уже созданного. Культура словно осознает, что конец близок, и раскладывает накопленные богатства по полочкам.