Пепел погасшей звезды. Отражения

…Воспоминания. Рваные фрагменты пережитого кошмара – следствие совершённой ошибки.

Я помню коридоры, будто кровью залитые красным аварийным светом. Крики и панику людей. Брызжущие во все стороны огненные искры.

Корабль рушится, разваливается на части. От непрекращающихся взрывов горящие отсеки трясёт, словно в лихорадке. Оголодавшим псом огонь жадно облизывает внутреннюю обшивку, мечется по стенам, бросается на людей.

Мне кажется, я кричу, но наружу вырываются лишь нечленораздельные хрипы.

Не знаю, объявляли ли

об эвакуации. Не помню, когда всё началось. Сложно оставаться в рассудке, когда жар вгрызается в каждую клетку истерзанного тела, подавляет любые мысли.

Хочется только забыться, хотя бы на время, чтобы закончилась эта невыносимая пытка и притупилась боль. А лучше и вовсе погибнуть.

Уйти из жизни. Следом за ним.

И тогда всё прекратится.

– Держитесь! Всё с вами будет хорошо! – задыхаясь от бега, сбивчиво шепчет мой случайный спаситель.

А я не хочу держаться. И не хочу выживать. И знаю, что хорошо уже никогда не будет. Лучше бы бросил меня в том аду вместе с остальными. Не понимаю, почему, рискуя жизнью, он теряет драгоценные минуты и тащит с собой лишнюю, да ещё и почти неживую ношу.

Очередной мощный удар сотрясает стены, всё вокруг ходит ходуном. Мужчина опускает меня на пол, блокирует вход, чтобы выиграть для нас немного времени.

На эвакуационной палубе становится до жуткого тихо. А снаружи беснуется пламя, пытаясь пробиться сквозь шлюзы, перекрывая своим рёвом крики ещё не погибших людей.

Я уплываю в забытьё и в себя прихожу уже в спасательной капсуле. Цепляюсь за куртку военного обожжёнными руками, теперь умоляя, чтобы не бросал.

– Вас найдут. Потерпите немного, – мягко, но твёрдо говорит он, заставляя разжаться непослушные, будто не мои, пальцы. – Я полечу следом. Всё будет хорошо.

Но я уже знаю, что он не сдержит слова. Последнее, что вижу, – это как палубу охватывает огонь. На короткий миг глаза ослепляет пронзительным белым светом, когда захлопывается крышка, и капсулу по эвакуационному туннелю выносит в открытый космос.

Я остаюсь одна, замкнутая в клетке, окружённая бесконечной тьмой. Беззвучно кричу, захлёбываясь слезами. И, кажется, начинаю сходить с ума. От отчаянья и нестерпимой боли…

– Шиона, Шиона… Да проснись же ты!

Лицо запылало, прямо как в жутком сне. Резко подскочив на кровати, я осоловело уставилась на Трин. Девушка сидела рядом и демонстративно потирала ладонь, отпечаток которой наверняка ещё долго будет «украшать» мою щёку.

– Извини, – еле слышно буркнула Триния, как и Рейн не любившая просить прощения и чувствовать за собой вину. – Но ты так орала. И никак не хотела просыпаться. Очередной кошмар?

Шумно выдохнув, я кивнула. Запустив пальцы в волосы, убрала от лица влажные пряди.

– Про Рейна? – с сочувствием спросила девушка и неловко погладила меня по плечу. Правда, тут же, стушевавшись, опустила руку.

Как я уже успела заметить, проявление чувств у семнадцатилетней лиэри Арвейл тоже было не в почёте.

– Нет, не про Рейна. Какой-то космический бред. Но такой жуткий и до невозможного реальный…

Меня передёрнуло. Даже проснувшись, не могла избавиться от ощущения, что я – пленница крошечной капсулы – задыхаюсь от боли, ужаса и безысходности.

Знаю, глупо, но на всякий случай решила осмотреть руки, желая удостовериться, нет ли на них ожогов. И лицо скрупулёзно пощупала, с облегчением отметив, что кроме следа от пощёчины, до сих пор ощущавшегося, и бисеринок пота на висках, больше ничего примечательного на нём не обнаружилось.

Трин, настороженно наблюдавшая за моими манипуляциями, обеспокоенно спросила:

– Шиона, ты как?

– Всё нормально, правда, – слабо улыбнулась в ответ. – И очень тебе благодарна за то, что меня разбудила. Теперь бы ещё как-то уснуть.

– Есть идея получше. Сейчас ты летишь со мной, а отоспишься завтра, – резво подхватилась кузина Даггерти. – Я как раз собиралась в клуб. Составишь мне компанию.

Я недоумённо уставилась на разряженную нимфетку. После дурацкого сна мозг работал медленно и неохотно.

Машинально скользнула по смазливому личику взглядом. Внешностью Трин, должно быть, пошла в мать. Потому как от Фейруса ей достались только прямые тёмно-русые волосы длиной до подбородка, сейчас обильно сбрызнутые ярко-синим лаком и оттого торчащие в разные стороны. В отличие от отца Триния была невысокой и очень хрупкой, с миловидными, аристократическими чертами лица, которые любила портить тоннами косметики. На тонких красивых губах в данный момент красовалась тёмно-синяя помада, подобранная под цвет шевелюры. С аккуратного прямого носика едва не сыпалась блестящая «штукатурка», а миндалевидные серо-голубые глаза, в которых частенько плясали бесенята, были густо подведены и украшены накладными ресницами, больше смахивающими на опахала. Синие.

Вот бесенята – это у Трин точно от Рейна, хоть они и не являются ближайшими родственниками. Я имею в виду Даггерти и Тринию, а не бесенят. Правда, узнав неплохо обоих, невольно начинала подозревать, что в их родословные вполне могли затесаться эти вредные мифические существа.

– Сейчас же середина ночи. Трин, какой клуб?

– Самый улётный! – Она приняла кокетливую позу, а потом начала пританцовывать, явно разминаясь перед походом в злачное заведение.

Из одежды на Трин было ну очень короткое блестящее платье и туфли на невероятно высоких шпильках. Сантиметров пятнадцать, не меньше. Плюс бессчётное множество браслетов на запястьях и куча тоненьких цепочек с кулончиками на шее.

Что тут скажешь, истинная радаманка…

– Ши! Давай, подрывайся! Приводи себя в порядок и полетим. – Триния ловко крутанулась на каблуках.

Я бы на таких точно себе что-нибудь сломала или вывихнула.

– А как же л’эрд Фейрус? Он будет недоволен, – попыталась воззвать я к её голосу разума, а заодно и к голосу совести, о существовании которых Трин, похоже, даже не подозревала.

– Л’эрд Фейрус ещё вечером умчался на какое-то срочное заседание фракций, забыла? Отец заночует в городе и ничего не узнает, – заговорщицки и с хитринкой улыбнулась мне.