Пепел в песочнице
Шрифт:
И последнее, что мы видели — ядерная война.
Они, точнее говоря, какая-то их часть, решили приступить к еще одному переделу мира. Вложиться, так сказать, в развитие бизнеса. В этом мире нет места ни России, ни США, ни Европейскому Союзу в том виде, в каком надеялись его видеть сами европейцы. Цель — глобальная эксплуатация, где государствам отведено место надсмотрщиков за ресурсами. Средство — вы видели. Результат — за окном.
Еще двадцать лет назад я разговаривал на эту тему с вашим начальником, Максим. Тогда он был молодым службистом. Смеялся надо мной. Полагаю, что сейчас ему не смешно. Мы хватали новые технологии как рыба приманку. Развивали финансовый сектор. Мы хотели сделать как лучше. А что получилось? Хотели как лучше, получилось — как всегда. Это один великий человек сказал. А они делали нас все более и более зависимыми от их денег, все больше
Но у них есть слабое место. Их слабость в их мотивах. А их мотив — выгода. Если ты знаешь, что собираешься втравить полмира в ядерный конфликт, разве ты сможешь удержаться от соблазна немного заработать на этом? Скупить то, что сейчас еще не актуально, а через пару лет будет жизненно необходимо?
По списку этих фирм, по их связям я надеюсь вычислить и найти центр всего процесса. Все они связаны как тонкой паутинкой сделками, общими биографиями сотрудников, участием друг в друге. И где-нибудь, когда-нибудь эти ниточки паутины сойдутся в одну точку.
Но уже сейчас, даже не заглядывая в список, я знаю, что ключ может быть найден только в одном месте — в одной стране, где деньги ходят по скрытым никому не видным ходам, возникают в нужном месте из ниоткуда и, сделав свое дело, исчезают в никуда. Вы любите горы?
— Швейцария?
— Где началось, там и кончится. История должна сомкнуть кольцо и змея должна укусить собственный хвост.
— А что там про евреев и масонов?
— Какая же все-таки больная тема. Что они никому покоя не дают? Ну, хорошо. Все просто. В силу рассеянности и следующих от нее огромной сети связей именно евреи и изобрели банковскую систему в том виде, в котором она существует. Они стали первыми банкирами, ростовщиками и менялами. И, как следствие, многие еврейские семьи по праву первопроходцев занимают в банковской сети весьма высокое место. Что же касается масонов… Человек существо несовершенное. Когда он следует своей выгоде вопреки традиционной морали, он как-то себя должен оправдать в своих глазах. Оправдание становится совершенно необходимым делом, когда вам нужно завербовать помощников и создать организацию. Вы не можете просто сказать: Эй, парень! Мне нужна твоя помощь, чтобы завоевать ту страну, половину населения убить, а половину заставить работать за гроши! Нет! Вы должны придумать высокие цели, создать альтернативную моральную систему, в которой вашим сообщникам будет комфортно существовать. Вам нужно лишить государства своего суверенитета, людей натравить друг на друга, разложить их мораль, чтобы сделать их управляемыми, загнать их в долговую кабалу. Это значит, что вы должны уничтожать их религию, образ жизни, ценности и культуру. Но вы не можете называть вещи своими именами, поэтому вы придумываете либерализм, весь смысл которого заключается в простой фразе «Ненужный — умри!» и свободу совести, которая на самом деле оказывается свободой от совести. Вы боретесь против церкви и против идеи бога, но вы не можете прямо сказать, что вы — сатанист. Вы придумываете новую религию с другой догматикой. Иной моралью. Тайной моралью. Моралью для посвященных. Вам нужна конспирация? Вы создаете тайные общества. Благотворительные разумеется. И так вы боретесь с государственными властями, называя это борьбой против тиранов, и духовными властями, называя это борьбой против догматизма, за «чистую» веру. Вы уничтожаете мораль, развращаете людей, чтобы уничтожить аскетизм — их власть над собой. Уничтожаете институт семьи, чтобы лишить их опоры, называя это борьбой с лицемерием. Глумитесь над патриотизмом. «Патриотизм — последнее прибежище негодяя», говорят нам негодяи. И так до тех пока в мире ни останется никакой власти, кроме власти денег. Которые принадлежат вам. Отсюда эти древние союзы, кладбищенская эстетика и уродливая мораль. Все просто. Идеология как всегда является инструментом получения выгоды.
— Спасибо, Салим Рашидович, за содержательную беседу.
Максим встал.
— Я полагаю, что делать вам в университете больше нечего и лучше вам пойти с нами.
— Сейчас прямо собрался и побежал. А студенты?
— Студентки?
— Не будем уточнять.
— Вы же сами только что говорили о патриотизме. Что для вас патриотизм?
— Я сам — азербайджанской крови. Мой коллега и друг Артем Акопян — армянин. Между нами лежат столетия вражды наших предков. Совсем свежая кровь армян и азербайджанцев, она еще пахнет, пролилась недавно снова. Но недавно наши внуки поженились: я отдал за внука Артема свою внучку. Что роднит нас? Россия! Любовь к ней. Эта страна призвала нас на служение, и мы услышали зов потому, что не могли не услышать. Она призвала нас к будущему, которое мы совершим своими руками. Это страна духа — в ней ничего не бывает понарошку! Все! Абсолютно все настоящее! Страна романтиков. Вечных романтиков. Вечной юности. Тут мы никогда не состаримся. Даже когда мы будем умирать — мы будем молодыми. В этом настоящая трагедия и настоящее счастье, которое может состояться только здесь. Только здесь!
У меня есть подозрения, что ненависть к России у тех, о ком мы сейчас говорили — не только рациональна, но и иррациональна. Россия не укладывается ни в какие модели их мира. Ни в какие. Их старческие башки с калькуляторами вместо воображения просто не в силах постичь эту страну. А прав был Тютчев — ее и не надо постигать. Ее нужно любить. Чувствовать. Верить в нее.
— Да вы поэт!
— Каждый кавказец, хоть немного, но поэт. Ну, в двух случаях как минимум — у мангала и рядом с женщиной.
— Мангал я вам гарантирую, а вот с женщинами вы уж как-нибудь сами.
— Ну, раз вы настаиваете…. Только надо за семьей заехать. У меня тут жена и детей двое. Подождите меня, я соберусь.
Профессор вышел за искалеченную дверь.
— Так он — женат?! Вот проходимец! А как про семью воздух рассекал!
— Надеюсь, что патриотизм у него хотя бы немного отличается от супружеской верности.
— Люда! Любимая! — доносилось их преподавательской — Собирай детей — мы ненадолго уедем. Нет, я не пил. Почти не пил. Нет, я здоров. Не сердись золотко. Хлеб купил, а колбасы, увы, нет. Нет колбасы, золотко! Нету! Сейчас тушенка важнее.
Профессор был — сама нежность.
Выходя из аудитории, Максим заметил только что приклеенное к двери объявление. Оно гласило:
«Для допуска к летней сессии, студенткам первого курса необходимо предоставить в медицинский кабинет справку о дефлорации. Дефлорация производится в студенческом общежитии в комнате 555».
Профессор подошел, поднявшись на цыпочки, прочитал через плечо.
— Студенты. Их даже ядерная война не берет. Никакой холерой не выведешь. Живучие твари.
Когда группа вернулась в лагерь вместе с семейством профессора, Коновалец как раз обходил свои владенья.
— Отлично! Сворачиваемся. Ночью за нами будет вертушка.
Коновалец улыбался и довольно потирал руки.
— Товарищ майор!
— Да?
— Мы с Иваном Александровичем договорились, что я тут уйду.
— И что?
— Я ухожу.
— И не думай. В военное время, дезертирство — расстрел. На месте.
— Но это не честно!
— Поздравляю! До тебя дошло.
— Это подло!
Коновалец остановился и очень серьезно посмотрел на Максима. Он помолчал, скривив рот, покачал головой и, наконец, ответил:
— Подло — не понимать где твое место. Не хотеть понимать. Сам посуди: сегодня ты при деньгах и чувствуешь, что держишь все под контролем. Ты, когда был без денег, ради этих денег шантажировал нашего командира. Так или иначе ты их получил. Что будет, если их украдут? Или отнимут? Ты снова будешь добывать деньги ради благородной цели? Шантажом? Кого ты сможешь шантажировать? Украдешь? Убьешь? Пойдешь по трупам? Прибьешься к банде? Сколотишь собственную? И тогда по твою душу вышлют меня или Ибрагима. Понял? Пора перестать бояться и начать взрослеть. Ты надел погоны и поставил свою подпись под текстом присяги. Я надеюсь, что ты хотя бы его прочитал. А это значит, что твое место — здесь и нигде больше. Нам надо остановить это глобально. Так ты и спасешь свою семью. Может быть. А подлостью никого нельзя спасти.
Максим открыл, было, рот, но Коновалец остановил его.
— Ты все время вспоминаешь о каких-то договоренностях, о причитающемся вознаграждении, о гарантиях. Ты ведешь себя как наемник. Даже сейчас держишься руками за поясок под рубашкой, в котором спрятаны камушки и деньги. А я, — Коновалец приобнял Максима за плечо и придвинулся к нему, так, что было непонятно — ударит он его сейчас или скажет, что-то умное на ушко, — ненавижу наемников. Паршивые люди. Они деньги ставят выше долга и товарищества. Они самим своим существованием наносят мне оскорбление. И меня оскорбляешь ты, когда ведешь себя подобным образом. Я надеюсь, что мы больше не будем возвращаться к этому разговору. И извини за винтовку.