Шрифт:
Владимир Сорокин
Пепел
Антон Колбин сидел в своем просторном бело-серо-зеленом кабинете, жевал теплый тост, запивая минеральной водой, и перелистывал накопившиеся за неделю факсы.
На вид ему было лет сорок пять. Круглое, слегка припухлое лицо с узкими золотыми очками на широкой переносице было брезгливо-сосредоточенным.
На огромном буковом столе овальной формы стояли телефонный аппарат 1915 года, мраморная пепельница, две модели спортивных самолетов, яшмовый письменный прибор с календарем и ежедневником, стальные часы в форме качающегося
На стенах висели две картины - "Воздушный парад в Тушино" Дейнеки и "Первая экспедиция на Сатурн" Соколова.
Белые шелковые шторы были подняты.
Вошла секретарша с чашкой кофе на подносе. И сразу же за ней ввалился толстый бритоголовый Гвишиани в черных широченных брюках, черной рубашке и желто-синем галстуке.
– Антон, я прочел.
– Он положил на стол кожаную папку.
– Ну?
– не отрываясь от чтения, дожевывал Колбин.
– Не знаю!
– Гвишиани вскинул мясистые руки с золотым перстнем и хризолитовыми запонками, шлепнул себя по бедрам и прошаркал к окну.
– Чего ты не знаешь?
– Колбин кинул бумаги на стол, взял чашку, отхлебнул.
Секретарша унесла тарелку и пустой стакан.
– Австрийцы приедут уже через неделю. Это раз, - заговорил Гвишиани, загибая пальцы и раздраженно глядя в окно.
– Сборка нэ готова - это два. Баренбойм все навалил, бладь, на нас с Арнольдом, а сам засел в Вене - три!
– А четыре?
– Колбин открыл портсигар, вынул тонкую сигарку, закурил.
– Антон, что я покажу австрийцам?
– повернулся Гвишиани.
– Мою валасатую, бладь, жопу?
– Отвезешь их во Внуково. Покажешь два пустых ангара. Жопу тоже можешь показать.
– Спасибо, дорогой...
– У нас пролонгация до шестого ноября, чего ты дергаешься? Свозим их в "Царскую охоту". Потом к Илонке.
– Пралангация!
– Гвишиани покрутил в воздухе кистью правой руки. Пралангация... Баренбойм нас откровенно кидает, а ты - пралангация!
– Прорвемся, Отар.
– Колбин откинулся на спинку кресла, потянулся. Скажи, что там за лажа с альбомом? Я уехал - конь не валялся, приехал - то же самое.
– Да напечатают они, нэ волнуйся...
– сразу устало обмяк Гвишиани и тяжело двинулся к столу.
– Она девятого в типографию сдает, а они быстро сделают.
– У тебя с ней милые отношения сложились, - ухмыльнулся Колбин, качаясь в кресле.
– Как у папы с дочкой.
Гвишиани шлепнул себя по ляжкам, облокотился на стол.
– Вот, бладь, загадка! До сих пор нэ пойму, как Баренбойм мог прогнуть меня с этой бабой! Я Свэтку уволил! Свэтку! Помнишь, как она крутилась? А эта? Возьми, возьми! Классная баба! Пидэр, бладь! Как он меня прогнул, а?
– Ну, тебя прогнуть не сложно, - раскачивался Колбин, дымя.
– Только, если к юбилею не будет альбома, я тебя женю на ней.
– Да будет, Антон, будет. Все будет. Я из этой блади душу вытрясу.
Белая дверь приотворилась, показалось лицо секретарши.
– Отар Георгич, тут с вертолетного приехали. Мамченко.
– Ааа...
– тяжело оттолкнулся от стола Гвишиани.
– Скажи ему, чтоб к октябрю, - перестал качаться Колбин.
– Иначе - хуй на рыло. И чтоб всю партию сразу.
– Всю, бладь, а как же...
– Гвишиани вышел.
Колбин снял трубку телефона:
– Рита, Перлина ко мне.
Через пару минут в кабинет вошел стройный узкоплечий Перлин.
– Борис, - спросил Колбин, не глядя на вошедшего, - я не понимаю. Мы с Раменским подписали договор или нет?
– Конечно, подписали, Антон Вадимыч, - поднял красивые брови Перлин.
– А почему каркасы зависли?
Перлин быстро поправил очки.
– Антон Вадимыч, нам Воловец откровенно гадит. Нам, и главное - Сергею Ильичу.
– Сергей Ильич меня не колышет.
– Колбин взял четки, стал перебирать. Почему каркасы зависли?
Перлин бодро вдохнул, готовясь высказаться, но позвонил мобильный.
Антон взял, приложил к уху:
– Колбин.
– Восемь, двенадцать, - откликнулся мужской голос.
Колбин стремительно побледнел. И положил мобильный на стол.
– Они же, Антон Вадимыч, сварили сразу после предоплаты, а с обтяжкой запросили еще двадцать, - заговорил Перлин.
– Я к Воловцу трижды ездил, Миша свидетель, а он затерся с "Жуковским", там партия на два лимона, понятное дело, чего им "Леонардо". Короче, взяли мы с Мишей платежку и распечатку, поехали второго прямо с утра, вхожу я к нему, а у него уже рыло это сидит. Но я совершенно спокойно говорю: Афанасий Ильич, мы с вами один институт кончали, так что давайте не будем играть в эти...
Колбин поднял руку.
Перлин замолчал.
Бледный Колбин смотрел на хакониву, перебирая четки. Перлин непонимающе уставился на него. Колбин приподнялся с кресла, прошелся по кабинету, сжал кулаки и шумно ритмично выдохнул. Открыл узкий шкаф, надел пиджак, взял мобильный и вышел из кабинета.
Сидящая за компьютером секретарша покосилась на него.
Колбин прошел через холл, спустился по лестнице. В большой прихожей трое охранников и шофер смотрели телевизор с выключенным звуком. Завидя приближающегося Колбина, они встали.
– Ключи.
– Колбин согнул и сунул в рот пластину жвачки.
Шофер достал ключи от машины, протянул Колбину.
– А завтра как, Антон Вадимович?
– К десяти в офис.
– Колбин вышел в открытую охранником дверь и оказался во дворе.
Здесь стояло пыльное московское лето.
Колбин открыл свой серебристо-серый трехсотый "мерседес", сел, завел, объехал помятый джип Гвишиани, вырулил на Пречистенку и понесся к Садовому кольцу. Пробок не было, и минут через десять "мерседес" припарковался на Смоленской площади возле универмага. Колбин вылез, прошел к подземному переходу и спустился по нечистым ступеням.