Пепельное царство
Шрифт:
Но как следует выспаться у Бетель не получилось: утром случилось еще одно странное событие.
Глава 7
Бетель проснулась, когда услышала удивленный голос мамы:
– Бетельгейзе, что это такое?
Она распахнула глаза и, щурясь от яркого солнца, увидела перед собой маму, которая держала в руках раскрытую тетрадку. Она приблизила к глазам страницы, явно с большим напряжением пытаясь разглядеть то, что было на них написано.
– Это тетрадь, в которую я записываю свои сны. –
– Я этого не помню, – с заторможенным видом ответила мама.
Бетель вздохнула, свесив ноги с кровати. Ухудшение памяти было еще одним симптомом у людей, постепенно превращавшихся в оцепеневших.
«Сколько еще осталось ждать?» – подумала Бетель.
– Ты все еще видишь яркие сны? – медленно спросила мама. Прищурившись, она продолжала рассматривать страницы в тетрадке.
– Про это я тебе тоже говорила.
Бетель подошла к клетке на подоконнике и, вдохнув свежий утренний воздух, насыпала зерен в кормушку голубя. Воркун, который уже давно проснулся, принялся клевать свой завтрак.
– И о чем же твои сны? – Трясущейся рукой мама протянула тетрадь Бетель. – Сегодня зрение стало немного получше, но я все равно не могу разобрать, что написано в тетради.
Бетель взяла тетрадь и, пролистав ее, остановилась на последней странице.
– Мне снится разное: необычные города, далекие страны, моря и океаны. – Она замолчала, разглядывая строчки текста на последней странице. – А еще я иногда записываю свои мысли и чувства. Потом они превращаются в песни.
– Песни? – На отрешенном лице мамы на короткое мгновение отразилось искреннее недоумение. – Что это такое?
Бетель ушам своим не поверила, когда услышала этот вопрос.
– Мам, ты серьезно?
Мама устало вздохнула и, опустив голову, медленно села на кровать.
– Бетельгейзе, в последнее время я стала многое забывать. – Мутным взором, напоминавшим рыбьи глаза, она посмотрела на дочь, и Бетель почувствовала укол сожаления, когда поняла, как грубо могло прозвучать для мамы ее возмущение. – Я больше не помню, что такое «песни». Расскажи мне, Бетельгейзе.
– Об этом нельзя рассказать.
Положив на стол тетрадь, Бетель села на кровать рядом с мамой и взяла в руки ее ладони. Одна ладонь по-прежнему была перебинтована, вторая же оказалась холодной и восковой на ощупь. Бетель вновь едва сдержала слезы: медленное угасание мамы причиняло ей почти физическую боль, саднившую где-то глубоко в груди, словно свежая рана.
Бетель закрыла глаза и запела робким, неуверенным голосом песню, которую сочинила несколько дней назад.
Она пела о страхах, которые не давали ей покоя. О том, как быстро исчезли из ее жизни короткие мгновения радости. И были ли они вообще? Она пела о маминой улыбке, которую видела все реже. И о том, как боялась потерять самого близкого человека на свете…
Бетель замолчала, боясь открыть глаза: она стеснялась своего пения и не знала, как мама отнесется к ее творчеству.
Но, распахнув наконец веки, Бетель с удивлением увидела перед собой совсем другую маму: ее взгляд прояснился, а по щеке скатилась слеза.
– Бетельгейзе, я никогда не слышала ничего более красивого, – прошептала мама сдавленным голосом, словно сдерживая рвущийся наружу плач.
Контраст в состоянии мамы казался поразительным: еще пару минут назад она еле ворочала языком, выглядела отрешенной и вела себя заторможено, но после того, как Бетель спела песню, мама будто воспрянула духом и стала похожей на себя прежнюю.
Бетель собиралась уже от радости обнять и расцеловать маму, как вдруг та внезапно изменилась в лице и медленно поднялась с кровати.
– Бетельгейзе, но это же опасно, – испуганно сказала мама и посмотрела в окно, словно опасаясь, что их разговор мог кто-нибудь подслушивать. – Тебе нельзя петь. Это запрещено! Пение не нравится Вечному Владыке Кравену.
Бетель с огорчением вздохнула, опустив голову: похоже, она слишком рано обрадовалась улучшению в состоянии мамы. Она знала, что ничто в этом мире (тем более песни) не способно спасти человека от оцепенения – так говорили взрослые, и у Бетель не было оснований им не верить.
– Вечному Владыке Кравену много чего не нравится, – пробурчала Бетель. – Пение, рисование, чтение книг – почему все это запрещено у нас в Стране?
Мама ничего не ответила. Впрочем, что бы она ни возразила, Бетель заранее знала, какими будут ее слова. Мама, как и другие взрослые, неоднократно повторяла одно и то же: занятие творчеством претит Вечному Владыке Кравену, поскольку любое искусство вызывает у человека лишние эмоции, а это противоречит постулатам Истинной Веры, которые гласили, что главными добродетелями являются сдержанность, покорность и однообразие.
Пока Бетель вновь размышляла о странных правилах, царивших в Стране Благоденствия, мама взяла с кровати тетрадь и вырвала оттуда несколько листов. Бетель испугалась, что мама собирается порвать или выкинуть драгоценные записи, но не успела даже возмутиться: мама совершила поступок, который Бетель ожидала меньше всего.
Мама достала из фартука кожаный мешочек, в котором хранила мелочь и замусоленные бумажные деньги. Вытряхнула на стол все содержимое мешочка (монеты со звоном покатились по столу) и поместила туда сложенные несколько раз листы, вырванные из тетради.
– Мам, что ты делаешь? – Бетель изумленно наблюдала за происходящим.
Мама не ответила. Она все так же молча подошла к клетке на подоконнике и, раскрыв дверцу, вытащила оттуда Воркуна, который с интересом разглядывал старшую хозяйку черными глазами-бусинками.
– Вот и пришло твое время, – тихо сказала мама.
Она привязала тесемкой к лапке голубя кожаный мешочек, в котором теперь находились сложенные листы из тетрадки Бетель. Затем она поцеловала Воркуна в голову – и резким движением руки отпустила его в окно. Голубь стремительно полетел в сторону леса, унося с собой мешочек с листами бумаги, а мама с грустной улыбкой проговорила ему вслед: