Пепельные цветы
Шрифт:
– Вы только на меня-то не серчайте, милочка, - примирительно всплеснула руками хозяйка.
– Я что ж, я ж ничего. Я — сами видели — человек подневольный. Всем заправляет господин Маклахен.
– Но вы же его жена?
– Жена. Меган Маклахен к вашим услугам. Зовите меня «хозяйка».
– Даже и не знаю, как вас называть после всего этого, - дёрнула плечом Беатрис.
– Ну, не называйте никак, - смирилась Меган.
– Что ж теперь. Только я тут ни при чём, вот что.
И ушла, пожелав напоследок «спокойной ночи». Издевательство, чистейшей воды издевательство!
Как
По пробуждении она даже могла бы сказать, что давно уже, бог знает сколько времени, не спала так крепко и не чувствовала себя такой бодрой с утра. Не говоря уж о том, что встала она в начале седьмого, чего по выходным не случалось давным-давно. А ведь проживание на Гире можно приравнять к одному длинному выходному.
Когда она вышла из своей конуры и, мурлыча что-то себе под нос, отправилась принять душ, увидела в коридоре хозяина. Маклахен недвижимо сидел на стуле у небольшого узкого оконца, напоминавшего бойницу средневековой крепости и не сводил глаз с едва различимого вдали острова, на самом высоком холме которого огромным стеблем странного цветка поднимался к небу маяк.
– Доброе утро, сэр!
– произнесла Беатрис, немного поколебавшись. Здороваться с этим человеком особого желания не было. Настроение было на удивление замечательным и портить его совсем не хотелось.
Сэр чуть повернул голову, бросил на Беатрис равнодушный взгляд.
– Оно будет у тебя добрым, - ответил, чуть помедлив, - если ты прополешь чеснок.
– Что?
– Беатрис недоуменно подняла брови.
Это уже выходило за все границы мыслимого и немыслимого. Он что тут вообще из себя возомнил, этот мужлан! И что это за отношение!
– Только смотри, мышь ты городская, не повыдёргивай саму зелень. Ты, поди, чеснока-то в своём Лондоне и не видела сроду.
– Я никогда не была в Лондоне, - почему-то ответила Беатрис. Говорить надо было о чесноке: возмущаться, негодовать, послать Маклахена к чёрту наконец. А она о каком-то дурацком Лондоне.
– Плевать, - равнодушно отозвался хозяин, снова поворачиваясь к окну.
– Пару грядок можешь обработать до завтрака, всё равно заняться тебе нечем.
– Я не буду этого делать, - сказала Беатрис как можно спокойнее.
– Первый паром проходит Гир приблизительно в семь сорок, - не менее спокойно ответил Маклахен.
– Дождёшься его на причале, здесь ты мне не нужна. Деньги за сутки отдашь моей жене. Проваливай.
– Послушайте, - попыталась Беатрис воззвать к его разуму, к чему-то человеческому, что так или иначе должно заполнять место в его груди или сердце, или где там у человека обычно находится душа.
– Послушайте, мы же цивилизованные люди. Я ваша гостья в конце концов. Я плачу вам деньги за... за какой-то чулан! И я ожидаю к себе соответствующего отношения. А вы относитесь ко мне, как...
– Проваливай ко всем чертям!
– рявкнул хозяин, не поворачиваясь.
– Хорошо, - отозвалась Беатрис, пораздумав.
– Хорошо, я сделаю то, о чём вы просите, но учтите, что...
– Я никого ни о чём не прошу, - усмехнулся Маклахен.
– Если я сказал «проваливай», это надо понимать как приказ.
К щекам Беатрис прилила кровь. Больше всего хотелось ударить этого мерзавца, – подойти и хорошенько дать ему по этой крупной морде: по губам-вареникам, по носу-картошке, по узкому лбу настырного питекантропа...
Но она нисколько не сомневалась, что он тут же её и убьёт. Ну, по крайней мере, прибьёт до полусмерти. А потом они, вдвоём с женой, отнесут безвольно обмякшее полуживое тело Беатрис на причал и там бросят у самой кромки. Снесут туда же чемодан (разумеется, не затруднив себя сбором уже распакованных вещей, в числе которых и фарфоровый слон). Придёт паром. Как-бы-матросы загрузят на него бесчувственное тело Беатрис и увезут его на большую землю, где она и придёт в себя от того, что какой-то узкоглазый китаец кольнёт её, валяющуюся в порту, штыком, чтобы убедиться, что она мертва. Очнувшаяся от боли Беатрис завизжит, испуганно раскрыв во всю европейскую ширь свои красивые миндалевидные глаза в эти азиатско-китайские глазки-щёлочки. И тогда... Страшно представить, что произойдёт дальше!..
Ну что ж, в конце концов ей ведь действительно совершенно нечего делать до завтрака. Почему бы не подышать свежим воздухом, не познакомиться с островом поближе. Погода, кажется, обещает быть неплохой, а от огородной земли, она помнила, идёт такой восхитительный запах!
– Хорошо, сэр, - произнесла она, не глядя на хозяина.
– Сейчас я приведу себя в порядок и пойду полоть чеснок.
Маклахен ничего не ответил; достал кисет и принялся скручивать самокрутку...
Хорошо. Чеснок, да? Ладно, хотя бы узнаю, как это растёт. А завтра... А завтра я, возможно, уеду отсюда. Хотя бы затем, чтобы сказать мерзавцу Гарри всё, что я о нём думаю. Пусть китайцы сбросят на меня свою термоядерную бомбу, но жить в этой хибаре, рядом с этим хамом...
В гостиной, куда Беатрис вышла через час, о чём-то разговаривали Меган Маклахен и тот лысоватый господин с хитроватым лицом страуса, которого она мельком видела вчера. Он приехал чуть позже.
– Что ж вы от меня-то хотите, - бубнила Меган Маклахен.
– Я что, я ж ничего. Всем заправляет хозяин отеля.
– Представьте себе, доброе утро, - обратился господин к Беатрис, едва она вошла.
– Представьте себе, хозяин поселил меня... где бы вы думали? В курительной!
– Неизвестно, кому из нас повезло больше, - отозвалась Беатрис, многозначительно взглянув на хозяйку.
– Я живу в чулане.
– В чулане?
– господин был явно ошарашен.
– Согласитесь, это форменное безобразие!
– продолжала Беатрис, обращаясь не столько к нему, сколько к Меган Маклахен.
– Это неслыханно и невиданно!
– Да я-то что ж, - повторила хозяйка своё излюбленное оправдание.
– Всем заправляет муж.
– Муж да жена — одна сатана, - хохотнул господин.
Меган Маклахен бросила на него укоризненный взгляд, покачала головой, сокрушаясь.
– Полно вам, господин Не-знаю-как-вас-там, - сказала она.