Пеперль - дочь Жозефины
Шрифт:
Детина в зелёно-бутылочном облачении сохраняет убийственную серьёзность.
– Что вам угодно?
Пеперль мгновенно соображает, в чём дело, и показывает свёрток:
– Я должна передать вот это господину графу в собственные руки!
– Извольте подождать.
Он приглашает юную просительницу в помятом летнем платьице пройти в роскошный приёмный зал. Пеперль так и замирает от изумления с разинутым ртом. Подобного великолепия она никогда ещё не видела, так, должно быть, выглядит рай. В этот момент на лестнице появляется пожилой, седовласый мужчина и делает Пеперль знак подняться к нему. Девочка из предместья нерешительно
– Отчего ты смеёшься, малышка?
Голос у графа низкий и благозвучный. Пеперль немного конфузится, потому что рассмешил её фиговый листок Адама. Однако затем она вспоминает напутственные слова Кукило, вызывающе смотрит в глаза пожилому господину и заявляет:
– Я рассмеялась, потому что подумала, что у мужчины на этой картине, должно быть, совсем крохотный хуёчек, а иначе зачем бы ему так старательно его прятать.
Светлая улыбка озарила лицо графа, и он торжественно произнёс:
– Ты истинная дочь своей матери, она была подлинно великой блядью, упокой господь её душу!
В эту минуту граф был похож на ветхозаветного пророка. Высокая, стройная, не согнутая годами фигура, ласковые голубые глаза под чистым лбом, добрый, тонкогубый рот между складками белоснежной бороды.
Пеперль смотрит на него, и внезапно у неё возникают сомнения в правильности того, что советовал ей господин Кукило, она не может поверить, что должна вести себя очень вульгарно. Однако все сомнения тотчас же отбрасываются в сторону, когда граф делает ей знак подойти поближе. Он сидит в широком удобном шезлонге, и она в ожидании останавливается перед ним. Он медленно задирает ей юбчонку до пупа, затем слегка касается пальцами её срединного места и спрашивает:
– Что это у тебя здесь такое, юная Мутценбахерша?
– Это, знаете ли, – отвечает Пеперль безо всяких околичностей, – это, знаете ли, у меня манда.
– Замечательно, что тебе это известно, – с похвалой отзывается граф, – а что, скажи мне, положено в неё совать?
– Туда положено совать огромный, толстый и похотливый хуище!
– А ещё что? – продолжает он экзамен.
Пеперль в некотором замешательстве, поскольку по её мнению в пизду суют только хуй, но тут она догадывается и заявляет:
– Язык и пальцы!
– Браво! А что делает палец в манде?
– Разумеется, её надрочивает!
– А язык?
– Сосёт и вылизывает!
– Очень хорошо. А что делает в манде хуище?
– Само собой, он её продирает!
– Совершенно верно. Продирает, однако, ты не могла бы мне сказать, как это ещё называется?
– Конечно, «сношать» и «поиметь»!
– А больше ты ничего не знаешь?
Пеперль задумывается и потом, совершенно сбитая с толку, признаётся:
– Прошу прощения, но больше я ничего не знаю.
– Тогда я тебя научу, – мягким голосом говорит граф. – Это
– Да, – кивая головой, соглашается Пеперль, – а, кроме того, почти в рифму. Но ещё лучше сказать об этом: «Как не радоваться тут, коль хуи манду ебут!»
Граф заливается весёлым смехом, глаза у него блестят, и Пеперль, теперь почувствовавшая себя абсолютно раскрепощённой, бойко продолжает:
– Простите, господин граф, у меня ужасно манда зудит!
– Ах, так она у тебя, значит, зудит, и чего же ей хочется?
– Ей хочется, прошу прощения, заполучить внутрь хуище, – изысканно высказывается Пеперль.
Графу становится грустно, а Пеперль припоминает слова Кукило о том, что граф, возможно, уже слишком стар для ебни, и она быстро исправляет свою ошибку:
– Или язык, или палец!
– Это мы незамедлительно выясним. – Голос графа вновь окреп. – А ты манду случайно не вымыла?
– Нет, что вы!
– Или ты, может быть, основательно выссалась перед тем, как явиться сюда?
– Нет, я этого точно не сделала, уверяю вас, абсолютно точно.
– Ага, тогда хорошо, тогда просто великолепно. В этом и состоит прирождённый интеллект всех Мутценбахерш. Та свою манду никогда не подмывала и никогда не ссала заранее. Это просто сказка: забирайся-ка теперь на шезлонг!
– Это на что я должна забраться?
Пеперль в растерянности. Граф смеётся.
– Да вот на этот диван давай-ка забирайся.
Пеперль исполняет приказание.
– Так, а теперь задери платье на самый верх!
Пеперль усердствует, в данный момент она думает не о гешефте, она думает только о том, что теперь ее пизда становится предметом, доставляющим удовольствие.
– Простите, сиськи мне тоже показать?
– Если они есть у тебя, показывай, – елейно отвечает граф.
Прислонившись к спинке шезлонга, Пеперль стоит с раздвинутыми ногами, а граф погружает холёный палец в её врата, отодвигает в стороны срамные волосы, с лёгкой нежностью поглаживает ей секель, а потом глубоко ввинчивает палец внутрь щелки. Колени у Пеперль начинают дрожать, и она издаёт глубокий вздох.
– Хорошо? – спрашивает граф. – На тебя скоро накатит?
– Да-а-а!
– Скажи, что делает мой палец?
– Твой палец находится у меня в манде, – с дерзкой откровенностью произносит Пеперль.
– Ты не должна разговаривать со мной на «ты», маленькая блядь, ты что это себе позволяешь! Итак, как следует сказать?!
– Палец господина графа находится у меня в манде, – поправляется Пеперль.
Её сейчас абсолютно безразлично, что говорить, лишь бы палец обрабатывал её как положено. Нежно лаская, скользит теперь аристократический, вельможный палец поверх срамных губ Пеперль. Он ненадолго задерживается на взбухшем бугорке секеля и потом снова ныряет в отверстие. Пеперль повизгивает от удовольствия, её алчущая пизденка буквально заглатывает ласкающий палец. Граф усерден, он смотрит Пеперль в лицо, но как только замечает, что глаза у той начинают стекленеть, быстрым движением, к великому сожалению Пеперль, вынимает его и тщательным образом обнюхивает: