Пеппи Длинныйчулок (сборник). Художник А. Джаникян
Шрифт:
– Сейчас я сварю из вас обед!
Всё это было так увлекательно и весело, что дети ни за что не хотели кончать игру. Но вдруг воцарилась тишина, и, когда Томми и Анника подбежали, чтобы посмотреть, в чём дело, они увидели, что «чудовище» сидит на камне и печально рассматривает что-то лежащее у него на руках.
– Глядите, он умер, совсем умер, – пробормотало «чудовище».
На ладони «чудовища» лежал мёртвый птенчик. Видно, он выпал из гнезда и разбился насмерть.
– Ой, как жалко! – воскликнула Анника.
«Чудовище» кивнуло.
– Не
– Я плачу? Да ты что, рехнулся? – возмутилась Пеппи. – Я никогда не плачу.
– А глаза у тебя красные, – не унимался Томми.
– Красные? – задумчиво сказала Пеппи и взяла у Господина Нильсона зеркальце. – Да разве это красные?! Сразу видно, что ты не был в Батавии. Там живёт один старик с такими красными глазами, что полиция запрещает ему выходить на улицу.
– Почему? – удивился Томми.
– Потому что когда он выходит на перекрёсток, всё движение останавливается, его принимают за светофор. А ты говоришь, у меня красные глаза. Нет, как ты мог подумать, что я плачу из-за какого-то птенца!
– Чудовище, разозлись, чудовище, покажись! – вопили ребята, удивлённые тем, что «чудовище» так долго не показывается.
«Чудовище» осторожно взяло птенчика и положило на мох.
– Как бы я хотела тебя оживить, – сказало «чудовище» и горько вздохнуло, а потом, издав дикий рёв, кинулось догонять ребят. – Вот сейчас я вас поймаю и сварю из вас обед! – кричало «чудовище».
А ребята, визжа от восторга, кинулись в кусты.
В этом классе была одна девочка, звали её Улла, которая жила совсем близко от этого леса. Мама Уллы разрешила ей пригласить к себе после прогулки учительницу, и всех ребят, и Пеппи, конечно, тоже. Она приготовила для всех в саду фруктовый сок и холодный компот. Когда дети вдоволь наигрались в «чудовище», когда им надоело пускать лодочки из коры в больших лужах и прыгать с высоких валунов, Улла решила, что пора вести всех к себе, чтобы там отдохнуть и выпить сока и холодного компота. Учительница тоже успела прочесть свою книгу и считала, что настало время идти к Улле. Она собрала ребят, и все вышли из лесу.
На дороге им повстречалась лошадь, запряжённая в телегу с мешками, уложенными в несколько рядов. Мешки, видно, были очень тяжёлые, а лошадь была старая и измученная. И тут, как на грех, колесо угодило в выбоину. Возница, которого звали Блумстерлунд, страшно разозлился. Он считал, что во всём виновата лошадь, схватил кнут и стал со всего маху стегать её по спине. Лошадь рванулась, напряглась. Видно было, что она из последних сил пытается вытянуть телегу, но безуспешно. Блумстерлунд ярился всё больше и больше и хлестал всё больнее и больнее. Когда учительница это увидела, она вышла из себя от негодования и жалости.
– Не смей бить это бедное животное! – крикнула она Блумстерлунду.
Блумстерлунд так удивился, что кнут на секунду застыл у него в руках. Потом он сплюнул и сказал:
– А ты не суй нос, куда не просят. А то, чего доброго, я и тебя протяну этим кнутом.
Он снова сплюнул и пуще прежнего принялся хлестать лошадь. Несчастное животное дрожало мелкой дрожью. Вдруг от группы детей отделилась маленькая фигурка. Это была, конечно, Пеппи. Нос у неё побелел – верный признак того, что она очень сердится, Томми и Анника это отлично знали. Она бросилась прямо на Блумстерлунда, обхватила его руками и стала подкидывать в воздух, она ловила его на лету и снова кидала – три раза, четыре раза, пять, шесть раз… Блумстерлунд не мог понять, что с ним происходит.
– Караул! Помогите! – вопил он, полумёртвый от страха. В последний раз она его не поймала, и он грузно плюхнулся на дорогу. Кнут у него, конечно, давно выпал из рук.
Пеппи стояла над ним, упёршись руками в бока.
– Ты больше никогда не будешь бить лошадь! – строго сказала она. – Никогда! Понятно? Помню, как-то раз в Капстаде мне тоже повстречался парень, который бил лошадь. Он был одет в новенькую красивую форму, и я сказала ему, что, если он ещё хоть раз ударит свою лошадь, я его так вздую, что его форма превратится в лохмотья. И подумай, неделю спустя я снова его встречаю, и он снова у меня на глазах бьёт лошадь. Небось до сих пор жалеет о своей форме.
Блумстерлунд, растерянный, сидел посреди дороги, не в силах подняться.
– Куда ты везёшь эти мешки? – спросила Пеппи.
Блумстерлунд испуганно показал на дом, до которого было уже не очень далеко.
– К себе. Я там живу, – объяснил он.
Тогда Пеппи распрягла лошадь, которая всё ещё дрожала от усталости и страха.
– Успокойся, бедняжка, – ласково сказала Пеппи, обращаясь к лошади. – Сейчас всё образуется.
С этими словами Пеппи подняла лошадь и понесла её на конюшню. Видно, таким оборотом дела лошадь была удивлена не меньше, чем Блумстерлунд.
Ребята и учительница стояли на дороге и ждали возвращения Пеппи. И Блумстерлунд стоял – он никак не мог понять, что к чему, и в смущении почёсывал затылок. Он не знал, как ему отнестись к происходящему. Но тут вернулась Пеппи. Она взяла один из огромных, тяжёлых мешков и навалила Блумстерлунду на спину.
– Ну-ка посмотрим, – сказала она, – как ты с этим справишься? Работать кнутом ты мастер, а вот как насчёт мешков?
Пеппи подобрала валяющийся на дороге кнут.
– Собственно говоря, надо было бы тебя подстегнуть этим кнутиком, ты же его так любишь, – сказала она. – Но, по-моему, этот кнут никуда не годится, он весь измочалился. – Говоря это, Пеппи оторвала от него кончик. – Да, старьё, совершенно негодный кнут, – заключила она и сломала кнутовище пополам.