Перед бурей
Шрифт:
И козаки, держа за узды коней и перекликаясь, побрели по снегам.
— Не журись, не печалься, хлопче, скоро будет и балка, — покрикивал громко Богдан, — а в каждой балке уже не без лозы и не без вербы... а под ними во вьюгу чудесно, тепло да уютно, и люльку даже закурить будет можна...
Но джура не Мог уже двигаться.
— Не могу больше идти, — схватил он за полу Богдана, — сил нет, ноги подкашиваются, лечь хочется, отдохнуть...
— Что ты, дурень? — удержал его за руку Богдан. — Околеешь так; вот лучше что, — остановился он, тяжело дыша и обирая рукою с усов целые горсти снега, — правда, что дальше идти как будто и не под силу; разозлилась здорово степь, верно, за то, что позволяем топтать ее татарам да бузуверам, — не хочет нас защитить, так сделаем мы себе сами халабуду козачью, пересидим в ней погоду — вот кстати и маленькая балочка, — побрел он по небольшому уклону в сугробы и остановился у занесенных кустов, затем притянул к себе поникшую голову Белаша, обнял ее и поцеловал в заиндевевшую щеку:
— Ну, товарищ мой верный, сослужи-ка мне службу!
Он распустил подпруги своему Белашу и Бахмату, так как хлопец окоченевшими руками ничего не мог
В закрытой от ветра и непогоды снежной берлоге, обогретой еще дыханием, путникам нашим стало сразу тепло. Мороз, впрочем, и в степи был не велик; но резкий северный ветер пронизывал там насквозь, бил целыми тучами жгучих игл, обледенял лицо, руки и насыпал за шею морозную пыль, — здесь же, напротив, было затишье, и дыру наполнял теплый пар; только за сугробом слышались дикие, визгливые завывания разгулявшейся метели.
— Ты только не дремай, хлопче, — дергал джуру Богдан, — вот хлебни еще оковитой, согреешься... да знай двигай и руками и ногами — не то окоченеют.
— Тут, батьку, тепло, — укладывался кренделем хлопец, — только вот руки подубли.
— Ты их за пазуху... а на тепло не очень-то обеспечайся: обманчиво, одурит; а вот хлебни лучше, — протянул он ему фляжку, — сразу дрожь пройдет, только не спи!
Выпили оковитой и батько, и джура; побежала она по жилам теплой струей и размягчила коченевшие члены.
Кони тоже почувствовали себя недурно: перестали судорожно вздрагивать и, приняв удобные позы, похрапывали от удовольствия.
— Не спи же, не спи! — дергал за плечо Ахметку Богдан. — Да дай сюда руки! — И он принялся тереть до боли, до криков пальцы хлопца. — Вот это и горазд, что кричишь... это расчудесно! — усердствовал Богдан. — А ноги вот сюда подложи, под брюхо коню, вот так... да обвернись хорошо буркой, а я еще приналягу сбоку.
— Хорошо, хорошо... — шептал Ахметка, потягиваясь и чувствуя, как сладкая истома обвивала все его тело.
Долго еще подталкивал Богдан локтем хлопца, прижимаясь к нему; но потом и его руку начала сковывать лень: усталость брала свое... веки тяжелели... мысли путались... Сквозь черную тьму мерцало какое-то мутное пятно, то расширяясь кругами до громадного щита, то суживаясь до точки. Что это? Мерещится ему или в явь? Нет, он ясно видит целую анфиладу роскошных зал, с литыми из серебра сводами, со стенами, разубранными в глазет и парчу, с сотнями тысяч сверкающих каменьев, с зеркальными полами, отражающими в себе сказочное великолепие... «Это, должно быть, палац канцлера», — мелькает в голове Богдана, и он осторожно идет по этому стеклянному льду и любуется своим изображением. Вот он, опрокинутый вниз, статный, молодой, полный расцветающих сил, словно собрался под венец! Только нет, улыбнулся он, и изображение ему ласково подмигнуло; теперь он красивее, пышнее, нарядней: бархат, парча, златоглав, перья, самоцветы, а с плеч спускается не то мантия, не то саван. За ним такая блестящая свита... Богдан оглянулся; но пышные покои были пусты, и только его королевская фигура отражалась в боковых зеркалах.
Дивится он и не понимает, что с ним? И жутко ему стоять одиноко в этом волшебном дворце, и какое-то сладкое чувство подступает трепетом к сердцу. Из дальних зал доносятся звуки чарующей музыки, — плачут скрипки, жемчугами переливаются флейты. Богдан идет на эти звуки... Прозрачные тени плывут тихо за ним...
Вот и конец залы, ряд мраморных блестящих колонн, а за ними волнуется черная бархатная с серебряными крестами занавесь. Прислушивается он — музыка уже не музыка, а какой-то заунывный стон, бесконечные переливы диких рыданий...
Богдан невольно задрожал и повернулся, чтобы уйти, убежать назад; но, вместо сверкающей огнями залы, за ним лежал теперь гробовой мрак, а ноги словно приросли к полу. «Нет, ты не уйдешь, лайдак! — кричит откуда-то резкий пронзительный голос. — Попался, пся крев, в мои лапы!»
Богдан догадывается, кому принадлежит этот голос, и его охватывает леденящий ужас.
Вдруг занавесь заколыхалась и взвилась, — перед Богданом открылась мрачная комната с тяжелыми сводами; красноватый свет падал откуда-то сверху и ярко освещал высокое возвышение, на котором сидели ясноосвецоные сенаторы; посреди их восседало какое-то ужасное чудовище. Богдан взглянул и задрожал с ног до головы: он узнал его!
Сморщенное, изношенное лицо чудовища было зелено, глаза горели, как карбункулы, во рту двигался раздвоенный язык. Богдан догадался, что это должна быть посольская изба {8} ...
— Куда ты, пес, ездил, а? — уставилось в него глазами чудовище; кровавые искры отделились от них и впились в его сердце. — Отвечай, бестия!
Обида глубоко уязвила Богдана. Он порывается обнажить саблю, но рука висит неподвижно, как плеть; он хочет бросить в глаза чудовищу дерзкое слово, но язык его потерял гибкость, одеревенел и произносит оборванным, глухим голосом лишь слово: «Кодак! {9} Кодак! Кодак!» Хохочет чудовище, и сенаторы, закаменевшие на своих местах, тоже хохочут, не вздрогнувши ни одним мускулом; но нет, это не хохот... это какие-то дикие, клокочущие звуки.
8
Посольская изба — В то время в Польше было две палаты: сенат и посольская изба (палата депутатов); вальный сейм созывался каждые два года.
9
Кодак — крепость на правом
— Как же ты, шельма, — кричит чудовище, — ехал в Кодак, а попал назад к Старице, к этим бунтарям?!
Богдан чувствует, что под ним шатается земля; но, собрав все усилия, еще надменно спрашивает:
— Кто же меня там видел?
— Позвать! — взвизгнуло чудовище. Страшный визг его голоса ударил плетью в уши Богдана и помутил мозг.
Отворилась потайная дверь и глянула на всех черным зевом; послышалось бряцанье цепей, и из мрачной дыры, вслед за повеявшим оттуда промозглым холодом, начали появляться бледные изможденные фигуры, забрызганные кровью, с отрубленными руками, с выколотыми глазами, с висящими вокруг шеи кровавыми ремнями... Попарно выходили эти ужасные тени и становились вокруг Богдана. И диво! Здесь стояли не только его друзья: Гуня, Острянин {10} , Филоненко {11} , Богун {12} , Кривонос {13} , но и давно сошедшие в могилу страдальцы: Наливайко {14} , Косинский {15} , Тарас {16} .
10
Острянин (Остряница) Яков — участник восстаний против Речи Посполитой под предводительством Тараса Федоровича (Трясила) (1630), а также Павла Бута (Павлюка) и Карпа Скидана (1637). Вначале 1638 г. казаки в Запорожье избрали Острянина гетманом, и он начал новое восстание, выступив в поход во второй половине марта. Повстанцы разделились на три отряда, которыми руководили Яков Острянин, Дмитрий Гуня и Карпо Скидан. Принимал участие в боях под Голтвою, Лубнами и Слепородом. В июне 1638 г. войско Острянина потерпело поражение под Жовнином, и он перешел с отрядом казаков в Россию.
11
Филоненко — казацкий полковник, участник восстания 1637-1638 гг. Летом 1638. г. возглавил двухтысячный отряд повстанцев и после ожесточенного боя прорвался с несколькими сотнями человек на помощь войскам Гунн, осажденным под Старцем (см. прим. 1).
12
Богун Иван — казацкий старшина, позже (с 1650 г.) кальницкий (винницкий) полковник, выдающийся сподвижник Б. Хмельницкого времен освободительной войны 1648-1654 гг., легендарный герой народных песен и дум. Казнен шляхтой в 1664 г.
13
Кривонос Максим — казацкий атаман, позже черкасский полковник, выдающийся сподвижник Б. Хмельницкого, организатор повстанческих отрядов. В начале освободительной войны 1648-1654 гг. Кривонос осуществлял смелые боевые операции, которые решили исход боев под Корсунем, Константиновом, Пилявцами, Львовом и др. Умер в конце 1648 г. от чумы.
14
Наливайко Северин — родом с Подолии, сначала был сотником надворного войска кн. Константина Острожского. В 1594 г. организовал восстание против польских и украинских магнатов на Правобережной Украине. Осенью 1595 г. перешел со своим отрядом в Белоруссию, где освободил много городов и сел, возглавил восстание белорусского народа против господства литовских магнатов. В мае — июне 1596 г. войско С. Наливайко и Г. Лободы, в лагере которого было много женщин, детей и стариков, на Солонице, вблизи Лубен, потерпело поражение от войска коронного гетмана С. Жолкевского. Наливайко был схвачен и казнен в Варшаве в апреле 1596 г.
15
Косинский Криштоф — гетман реестровых казаков, руководитель крестьянско-казацкого восстания против польской шляхты на Правобережной Украине 1591 -1593 гг. Повстанческий отряд К. Косинского был разбит летом 1593 г. под Черкассами, сам Косинский погиб в бою.
16
Тарас Федорович (Трясило) — казацкий гетман, один из руководителей крестьянско-казацкого восстания 1630-1631 гг. на Левобережье. В марте 1630 г. выступил из Сечи почти с десятитысячным войском и поднял восстание на Украине. Шляхта понесла большие потери. Восстание кончилось так называемым Переяславским договором, по которому казацкий реестр увеличено до 8 тысяч человек вместо 6 тысяч. Федорович с запорожцами возвратился в Сечь. Один из эпизодов этого восстания отображен в поэме Т. Г. Шевченко «Тарасова ночь».
— А ну, отрекись! — зашипело раздвоенным языком позеленевшее еще больше чудовище. — Друзья это твои или нет?
Какое-то новое жгучее чувство вспыхнуло в груди Богдана: в нем была и страшная ненависть к заседавшим этим врагам, и бесконечная жалость к страдальцам, и отчаянная решимость.
— Да, это мои друзья, мои братья, — произнес он громко и окинул вызывающим взглядом заседающих гадин.
— Досконально! — потерло с змеиным шипеньем руки чудовище. — На кол его!
— На кол! — отозвались глухо сенаторы.