Перед бурей
Шрифт:
Алек пошёл тише, уже слыша смутный гул голосов. Кажется, спорили. Потом скрип стих, и послышалось несколько распоряжений. Слов не разобрать, но по интонации понятно.
Он едва не напоролся на часового. Того было не видно и не слышно, и Алек учуял его лишь благодаря запаху чеснока. Пришлось остановиться и поуспокоиться — это же надо взвинтить себя до такой степени, что даже не почувствовать человека, который вовсе не скрывался!..
Осторожно обойдя засидку, вой двинулся дальше и тут же едва не столкнулся
Алек покрутился около. При сноровке он смог бы подобраться к чужой стоянке вплотную, но решил не рисковать. Голоса в лагере гудели. Кони фыркали, тихонько ржали. Всё-таки до лесных братьев дошло, что телеги дальше не пройдут. Их разгружают и навьючивают коней. И, должно быть, друг друга. Самое оно, напасть сейчас, не готовы, замешкаются, растеряются… Он потянулся в темноту собственной души и помстилось — жёсткая шерсть колет ладонь, зверь подставляет хозяину загривок, смотрит вопросительно — давай убьём их всех?
— Именно так я и намерен поступить, но чуть-чуть позже, — заверил Алек, зверь взрыкнул и убрался в темноту. Он был терпелив, он знал, что рано или поздно его отпустят.
Возвращаясь, Алек снова прошёл мимо чужих засидок. Второй относился к порученному делу ответственно и сидел тихо, а вот чесночник тяжело вздыхал и бормотал что-то себе под нос. Алек прислушался.
— Вот удеру, ей-ей, удеру… Добыча будет!.. — явно передразнивая кого-то, пропел козлиным голоском. — Где она, та добыча?.. Только приказы да зуботычины, да поди туда-молчи-дурак-слушайся!.. Удеру.
И так безнадёжно вздохнул, что стало ясно — не удерёт. Алек подумал.
Змеёй скользнув в зелени, подобрался к тоскующему стражу вплотную. Тот в последний миг что-то почувствовал:
— Эй, кто… х-х-х… — Алек сгрёб за жирную шею, слегка придушил. Тот задёргался и ослаб. Вокруг разошёлся характерный запах. Алек поморщился и поволок чесночника за собой.
— Кто таков? — поинтересовался, отволочив добычу подальше.
— А? Я?.. — выхрипнул пленник, когда вой чуть ослабил хватку.
— Кто я, мне известно, — терпеливо прошипел Алек. Хотя в последнее время начинаю сомневаться — уж больно много развелось тех, кто считает меня совсем не тем, кто я есть…
— А?.. — только и сказал пленник. Чтобы соображал быстрее, вой встряхнул его и слегка придушил.
— Кто-ты-такой? — прорычал.
— Я воин правящего рода Доражей, — сообщил чесночник.
— Надо же, — восхитился Алек. — А я тот самый Дораж и есть!..
Чесночник икнул:
— Врёшь!.. — и тут же заткнулся, сообразив, что перечить тому, кто может одним движением вынуть горло вон — мысль не самая удачная. — Да, — покорно согласился.
— Да — что?
— Да — вы тот самый Дораж. Мой господин, — трясущийся толстяк был откровенно жалок.
— Сколько вас?
В ответ икание и сопение.
— Ты считать умеешь?
— Да… мой…
— Сколько вас?
— Два десятка воинов… Ещё два чефа.
Трудно разобрать интонации человека, которого жёстко держат за шею, но Алек заметил, что голос толстяка при упоминании командиров сел. Интересно… чем же так напугали незадачливого сторожа командиры?..
— И мой отец.
— Да… господин…
— Два десятка. Откуда они?
— Так… из тутошних деревень лихие людишки… ещё всякие отовсюду…
А дядька-то напуган, но вовсе не до потери соображения. Сейчас он попытался сымитировать "тутошний" говор. Алек не обратил бы на это внимания, но сейчас, при резком контрасте, заметил. Судя по прежней манере говорить, толстяк и сам был "всяким отовсюду".
— А командиры откуда? — мягко спросил Алек.
Молчание. Отчётливое ощущение растущего страха. Пришлось слегка сжать пальцы, чтобы толстяк больше боялся того, кто ближе.
— Я не знаю, — выдал "страшную тайну". — Ей-ей, не зна…
Алек ослабил хватку. Кажется, в самом деле не знает.
— Говор у них незнакомый никогда такого не слышал а по виду из благородных, — шёпотом частил толстяк.
— Из благородных, значит… интересно… И куда эти благородные вас ведут?
— Дык… на Спящую Кошку.
— На Лаг-Аргаран?
— Да… туда.
— Зачем?
— У нас там лагерь. Ведём… — чесночник поперхнулся, — вашего отца на встречу с нашими набольшими и… с вами? — произнёс с заметным сомнением.
— А остановились чего?
— Дык, отдохнуть… устамши…
— И долго обычно отдыхаете?
Чесночник оживился. Посчитал, что пленитель, перешедший от допроса едва ли не к сочувственным расспросам, уже не так опасен.
— Нет, совсем нет!.. Чефы проклятыя совсем житья не дают, всё гоняют да гоняют!..
Значит, сейчас уйдут, — подумал Алек. Будут ли искать пропавшего сторожа? Едва ли. Если торопятся, да если толстяк озвучивал товарищам своё желание покинуть стройные ряды воинов правящего рода Доражей — посчитают, что он так и сделал и разве что плюнут вслед.
Хрупнуло. Хлюпнуло. Скверный запах стал сильнее.
— И правильно гоняют, — пробормотал Алек, оттаскивая тело прочь. — Был бы добрым воем, может быть, остался бы жив.
Алек опять едва не напоролся на часового. Тот бдительно таращил глаза и грозил тьме копьём.
— Эй, есть там кто? — всё-таки почуял. Но поздно. — Стоя… х-х-х-х!..
— Есть, есть, — успокаивающе пробормотал Алек. — А вот тебя уже, считай, почти нет. Кто ж так сторожит…