Перед дальней дорогой. Научно-фантастический роман

Тупицын Юрий Гаврилович

Дорожка, едва видная при зыбком свете звёзд, вывела их к ограде из кустарника, за которой начиналась нетронутая, чуть всхолмлённая целинная степь. Ревский приостановился, оглядываясь вокруг, и спросил:

— Ведь лучше, чем в помещении. Чувствуешь?

— Чувствую, — без особого воодушевления согласился Лорка. — Зрю, внимаю, обоняю и осязаю. Ночь темна, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит. Холодновато вот только.

— Холодновато? С твоей-то фигурой?

— Чем больше фигура, тем больше потери на излучение. — Лорка поёжился и глубокомысленно заметил: — Нет, вовсе не случайно слоны и бегемоты живут в Африке.

Ревский засмеялся.

— Но вообще-то я не возражаю, — поспешил добавить Федор, — гулять так гулять, потерплю. Да здравствует первозданная природа!!

— Тогда пройдём подальше в степь, ждать придётся не меньше часа.

Они ждали известий об угнанном «Вихре» и о Кике и прилетели на телеинформар, чтобы получить их из первых рук и тут же, на месте, принять решение о дальнейших действиях. Согласно данным слежения, «Вихрь» несколько часов тому назад должен был выйти на кикоцентрическую орбиту. Что последует за этим?

Слежение за «Вихрем» в сильной степени облегчало одно загадочное обстоятельство, послужившее причиной споров не только между Ревским и Лоркой, но и другими, кто был причастен к кикианской проблеме. На угнанном корабле на протяжении всего полёта исправно работали ретрансляторы телеметрической системы. «Вихрь» словно намеренно оповещал землян о своём маршруте. А ведь стоило нажать кнопку и выключить ретрансляторы, как корабль стал бы невидим через несколько суток после старта с Плутона. Лорка считал, что, афишируя свой маршрут, кикиане как могли демонстрировали своё дружелюбие по отношению к людям и как бы предлагали последовать за собой. Ревский возражал: предыдущие действия кикиан, в частности угон корабля, уж никак не совместимы с дружелюбием. Он утверждал, что похитители корабля попросту не сумели детально разобраться в работе его систем и опасались, что выключение ретрансляции нарушит автоматику управления.

Миновав кустарник, Ревский и Лорка пошли напрямик, без дороги. Под ногами шуршали и похрустывали сухие осенние травы, пахло полынью и пылью. Закрывая звезды, угольными силуэтами тянулись к небу башни и мачты телеинформара. Плавно вращалась гигантская чаша центрального приёмника. Это тягуче-замедленное движение было похоже на сонный взмах крыла огромной птицы. Вдруг высоко над телеинформаром сверкнула ослепительная рубиновая молния, осветив пугающим мрачным светом здания, антенны и степь от края до края. И тут же бухнул тяжёлый удар: у-ум-м! Над степью поплыл густой, вязкий звук — сигнал начала связи телеинформара с космическими базами и станциями.

— И все-таки, — вдруг упрямо проговорил Рёв-ский, видимо, в ответ на собственные мысли, — угон «Вихря» никак не совмещается с добрыми намерениями кикиан. Что бы там ни произошло при посадке!

— А если угон корабля для кикиан — жестокая необходимость, знать о которой нам пока не дано?

— А если у них появятся по отношению к нам ещё более жестокие необходимости?

Лорка вздохнул.

— Кто знает? Собственно, чтобы это выяснить, мы и готовим полет на Кику.

Ревский остановился так резко, что Федор, шедший следом, чуть не наскочил на него.

— Поэтому-то я и утверждаю, что экспедиция на Кику должна быть рейдом в стан потенциального врага! А уж если посчастливится встретить друзей, перестроиться будет нетрудно.

Ревский подождал, что ему ответит Лорка, но Федор молчал. Тёмная земля полого шла вверх. По ней, вслед за космонавтами, плыли слабые, но хорошо различимые тени. Лорка поднял голову. Кика! Далёкая Кика. Кто встретит там землян — друзья или враги? Для Лорки и Ревского это был отнюдь не абстрактный вопрос. От ответа на него зависел состав разведотряда и программа его действий. Но главное — состав! Ответа на этот вопрос не было, а стало быть, и разведотряда ещё не было, хотя предварительные тренировки проходили больше сотни человек, в основном космонавты и учёные разных профессий. Из этой сотни предстояло отобрать пятерых.

Ещё несколько шагов, и они оказались на вершине плоского, протяжённого взгорка. Горизонт отпрыгнул вдаль, почувствовалось слабое дыхание ветра.

— Сядем, — предложил Ревский.

Когда Лорка опустился на землю, он добавил:

— Люблю степь.

— А почему живёшь у моря?

Ревский ухмыльнулся.

— Любовь бывает разная. А вообще-то море и степь — близнецы. И тут и там простор и свобода. Мне кажется, что и пахнет-то степь свободой. И небом!

— По-моему, тут пахнет полынью и пылью.

— Не корчи из себя рационалиста.

— У неба совсем другой запах, — сказал Лорка с ноткой грусти и лукавства. — Оно пахнет работающим компьютером, кухней, очередными вахтами, внеочередными тревогами и тоской по родине.

Это было правдой, и Ревский невольно вздохнул, вспоминая бурные и счастливые дни работы в космосе. Впрочем, он тут же ругнул себя за сентиментальность. Мысли же его снова устремились по деловому руслу.

— Я ещё понимаю тебя, Федор, когда ты возражаешь против участия крупных учёных, — миролюбиво сказал он. — В инопланетных условиях они всегда требуют сильного прикрытия и опеки. Проще говоря, возни с ними много. Но почему ты возражаешь против патрулей?

Лорка усмехнулся.

— Потому что они бойцы, воины.

— Что? — возмутился Ревский.

— Я хочу сказать, что они слишком уверены в себе и активны.

— Разве это плохо?

— Помнишь, я рассказывал тебе о Миклухо-Маклае? Он явился в чужой, таинственный мир папуасов, где было много жестокости, с открытым сердцем и без всякой подстраховки. Когда он первый раз без приглашения отправился в туземную деревню, то намеренно не захватил с собой оружия. Понимаешь? Намеренно! Он боялся сорваться, боялся, что в критической ситуации пустит в ход револьвер. Он считал: оружие и мирные намерения несовместимы.

Ревский долго молчал, прежде чем спросить:

— Ты считаешь патрулей оружием?

— А разве не с их помощью мы овладеваем чужими мирами?

— Мирами, где нет следов разума, — строго поправил Ревский.

— Верно, но от стереотипа действий не так легко избавиться. Патрули — солдаты космоса. Я боюсь, что в критический момент, когда нужно проявить терпение, даже смирение, они могут сорваться. И эту ошибку нам придётся исправлять десятилетиями, принося такие жертвы, какие сейчас трудно себе представить.