Перед рассветом
Шрифт:
— Ясно, — сказала Клавдия.
Порозовела. Не иначе как представила меня полностью обнаженным. Но тут же сделала строгое лицо и предупредила:
— Сейчас я буду вытаскивать пулю.
— Зажмурился и не смотрю. — Я закрыл глаза.
Через полчаса я, в продырявленном кителе на голое тело, вместе с Вовой вернулся к его машине.
Вова критически покосился на меня. Открыл багажник и вынул оттуда серую рабочую спецовку. Протянул мне.
— На, переоденься.
— Ничего, — усмехнулся я. — Ты и его высочество в спецовку нарядил — не поперхнулся. Я-то уж точно переживу.
Скинул китель, натянул серую куртку из плотного материала.
— Во, — одобрил Вова, — хоть на человека стал похож!
— В гараж возьмешь, гайки крутить?
— Может, и возьму, по-родственному, — фыркнул Вова. — Подумать надо. Гайки-то — вряд ли, конечно, а вот на мойку можно попробовать. Там много ума не требуется.
Вова был, пожалуй, единственным человеком в Петербурге, который мог себе позволить так со мной разговаривать.
— Куда едем? — Он уселся за руль. — Всё по плану?
— Нет, — отрезал я, — к тебе в мастерскую.
— Это зачем ещё? — Вова нахмурился.
— Ну, как зачем? Тело прятать.
— Э-э-э, подожди, — Вова побледнел. — В мастерской?! Тело? — Он оглянулся на Жоржа, которого мы пристроили на заднем сиденье.
— Ну да. — Я кивнул. — У тебя дальний бокс не отапливается, сам говорил. Полежит там спокойно в холодочке. После как-нибудь заберу. — Полюбовался оторопевшим Вовиным лицом и сжалился: — Да шучу! Езжай, как договорились.
Вова выдохнул длинную фразу. Из приличных слов в ней присутствовало только «сиятельство». Завёл мотор.
Машину Вова загнал в глухой переулок неподалеку от хибары бабки Мурашихи. Я активировал магический амулет — в ближайший час благодаря его действию случайные прохожие не будут обращать на автомобиль внимания. Если, конечно, в третьем часу ночи прохожие тут вообще появятся.
Мы вытащили с заднего сиденья Жоржа. Я закинул себе на плечи его правую руку, Вова — левую. Мы двинулись по переулку медленным, неуверенным шагом. Двое хорошенько отдохнувших граждан тащат домой третьего — наотдыхавшегося до полного ликования. Ничего удивительного, обычная для Чёрного города картина.
В хибаре бабки Мурашихи тускло светилось окно. Значит, ждёт нас, не ложилась.
Дверь бабка распахнула раньше, чем я постучал. Молча отстранилась, давая нам пройти. И так же молча закрыла за нами дверь.
Я щелкнул пальцами, ставя на всякий случай глушилку. Спросил:
— Куда его?
— Положь пока там. — Мурашиха небрежно махнула рукой.
— Прямо на пол, что ли?
— А ему не всё равно — на пол, аль на перину?
— И правда, — хмыкнул я.
Мы с Вовой опустили Жоржа на пол.
— Подсоби, — велела Мурашиха.
Я подошёл к ней.
Мурашиха скатала полосатую дорожку-половик. Я увидел в полу квадратный люк, закрытый крышкой с металлическим кольцом посредине. Мурашиха взялась за кольцо.
— Отойди, бабка, — поморщился я.
Ухватился за кольцо сам и поднял тяжёлую крышку. В темноту подпола уходили узкие деревянные ступени.
Я спустился по ним, Вова подтащил к люку Жоржа. С горем пополам запихнул его в квадратный проём.
— Полегше, — комментировала сверху Мурашиха, — полегше пхай-то! Чай, полы у меня не казённые!
Я взял Жоржа за плечи, стащил вниз. В подполе было сыро, прохладно и темно. Но мне темнота никогда не была помехой. Я огляделся по сторонам.
Увидел длинные полки на стенах, уставленные банками, склянками и пузырьками. На земляном полу — бочки, бочонки и бочоночки.
— Бочки не трогай! — командовала, стоя у края люка, Мурашиха. — Положь его так, чтобы до них не касался! В бочках у меня — мёд, соленья. Мертвечина вкус испортит.
— Ты же говорила — он живой, — проворчал я.
С грехом пополам пристроил Жоржа на полу так, чтобы не касался драгоценных бочек. Для этого пришлось сложить тело чуть ли не пополам, уткнув голову Жоржа в колени. Я полез по ступеням обратно.
— Духом — живой, — назидательно сказала Мурашиха. — А всем остальным — мертвее мёртвого.
— То есть? — нахмурился я. — И разлагаться будет, что ли? — Выбрался из люка, отряхнул одежду.
— Не должен, — сказала Мурашиха. — На холоде-то…
Но прозвучало как-то не очень уверенно.
— Бабка, — погрозил пальцем я, — ты мне не дури! Он у тебя там не отсыреет?
— Не нравится — забирай, — набычилась Мурашиха, — и девай куды хошь! В особняк к себе тащи — то-то его сиятельство Григорий Михалыч обрадуются! Али в академию под кровать… Ишь, моду взял — то ему пулю заговори, то мертвеца спрячь! Можно подумать, мне в подполе твой Юсупов больно надобен! И так-то места тама нет, не развернуться…
— На диету садись, — буркнул я.
И едва успел увернуться от затрещины.
— Государю императору — ура! — возмутился Джонатан.
— Ты мне ещё покричи! — накинулась Мурашиха на него. Схватила со стола тряпку.
Джонатан грозно заорал по-чаячьи и захлопал крыльями.
— Тихо, тихо! — Я поднял руки. — Всё, бабка, сдаюсь. К тебе — никаких претензий; спасибо, что приютила. — Вынул из кармана увесистый мешочек с монетами, отдал Мурашихе. — Как договаривались. Пересчитывать будешь?
— Не обучена, — пряча мешочек, буркнула Мурашиха. — Топайте уже. Скоро светать начнёт.