Перед рассветом
Шрифт:
Помню, как еще в самом начале эпидемии, моя группа коммандос была на выезде в городе. Было жутко. Город и его жители уже не просто умирали, они заживо разлагались. Удушливая вонь и трупы, много трупов, мертвых обходят еще живые. Здания, лишившиеся живого человеческого ухода, рушились.
Проезжая по улице, сквозь бронестекло командирской машины я увидел как у трупов мужчины и женщины стоит и плачет ребенок. Мальчик, лет пяти. Рядом стояли местные каратели. Я приказал остановить машину. Вышел и подошел к мертвым. У мужчины были пулевые ранения в голову и грудь, женщину закололи и всю изрезали ножами.
"Это боевики из отряда Чингиса" - вытянувшись доложил мне рослый каратель.
Я
Даже при беглом взгляде на мертвые тела мужчины и женщины было ясно, это не боевики. Рядом не было оружия, а убили их явно с близкого расстояния. Их убили, для отчетности, чтобы показать свою работу. Работу карателей.
А ребенок не мог и не хотел отойти от мертвых родителей, возможно ему просто не куда было уйти.
Я достал из кармана куртки витаминизированный шоколад и отдал его плачущему малышу. Он взял плитку и хотел поцеловать мне руку, я ее не одернул, пусть, раз у них так принято, то пусть. Мальчик вцепился мне руку зубами и пытался прокусить кисть, он не плакал, а рычал. От неожиданности я закричал. Стоявший рядом каратель убил ребенка ударом приклада автомата. Мальчик упал рядом с родителями.
Я протер руку дезинфицирующей салфеткой. Кровь остановилась. Это не рана, а просто царапина, у мальчика не хватило сил раздробить мою кость. Каратель улыбался и ждал от меня поощрения. Я сразу заметил, что он под действием наркотика А-2. Я достал пистолет и убил его выстрелом в живот. Остальных карателей обезоружили и связали мои подчиненные, те не сопротивлялись. Надо было похоронить эту семью, но темнело, было опасно, боевики Чингиса могли появиться в любую минуту и тогда смерть, а я тогда еще хотел жить. "Пусть каждый сам хоронит своих мертвецов" - вспомнилась мне прочитанное где-то изречение. Мы оставили мертвых и уехали.
Ночью меня мучили кошмары. Меня мучило отвращение к подонкам готовым ради нашей пайки убить ребенка. Меня мучило отвращение к себе и ко всем нам, использовавшим этих нелюдей, для решения своих задач.
Утром я приказал построить вспомогательное подразделение миротворческого корпуса - так официально именовались местные каратели.
Пятерых ранее задержанных карателей по моему приказу повесили, предварительно объявив, что они не остановили своего коллегу ударившего офицера из миротворческого корпуса. Так это или нет, никто не разбирался и никого это не заинтересовало. Когда тела казненных закачались на виселице, я пошел вдоль строя наших "помощников", рассматривая их лица, никто из них даже не пошевелился. Тупые лица, пустые глаза. Я знал, что они все находятся в зависимости от препарата А-2, я видел, что они находятся в полной зависимости от своего страха. А вот у этого, второго с правого фланга первой шеренги, что-то мелькнуло во взгляде, не возмущение, не гнев, а отвращение.
– Имя!
– остановившись, потребовал я
– Капрал Сушев, - бесстрастно ответил тот,
– Что-то хотите сказать капрал?
– вкрадчиво поинтересовался я,
– Нет, господин полковник, - четко, ясно и без эмоций ответил капрал и его глаза, стали такими же равнодушно пустыми как и у остальных.
Страх его сломал и добил, я победил.
Это правда, мы хотели использовать эту землю. Раз уж вошли, раз уж сложилась такая выгодная ситуация, глупо было ее не использовать. А для нашей публики, для этой "демократической" общественности вину за допущенную гибель миллионов людей, предполагалось свалить на местных.
Власть над этой землей и населяющими ее выродками досталась недорого, так мы думали.
Потом всё изменилось. Резко, неожиданно и непонятно.
Отряд бойцов Чингиса через блокаду постов прорвался из города. С ними уходили и их семьи. Мой отряд коммандос и вспомогательный отряд карателей стали их преследовать. На одном из постов по нам открыли огонь. Били из башенного пулемета бронемашины. После короткого боя машину сожгли из гранатометов. Труп стрелка вытащили. На остатках формы, уцелевшей на обгорелом теле, я прочитал "Капрал Сушев". Он убил тридцать карателей и пятерых коммандос из моего отряда. Я ошибся думая, что страх убил его, я ошибся в своей победе над этим человеком. И тогда я стал понимать, что мы можем проиграть эту войну.
Мы продолжили преследование. Догнали отступавший отряд у леса. Они подготовились к встрече и даже успели отрыть ячейки окопы. Я приказал нашим "помощникам" немедленно атаковать. За ними встали мои коммандос. Я отдал приказ: "Всех кто не пойдет в атаку или повернет назад, расстреливать". Мой приказ довели до всех карателей. Их командир попытался робко мне возразить, предлагая вызвать авиаподдержку, тяжелую бронетехнику и артиллерию. С военной точки зрения это было разумно. Разумно с военной, а вот с моей нет. Пусть идут в лобовую атаку, чем больше их убьют, тем лучше. Население в городе почти всё вымерло, повстанцы блокированы и будут уничтожены. Вы господа каратели больше не нужны, а оставлять вам оружие и жизнь никто не намерен. Кто знает, может среди вас еще не один "Сушев" найдется, а может с отчаянием загнанных крыс, вы броситесь на нас, своих господ. Зачем нам рисковать? Вперед, в лобовую атаку! Сдохните!
А вот интересно, кинетесь вы нас сейчас или нет? С удовольствием отдам приказ вас расстрелять. Не кинулись.
Их командир приказал раздать весь запас наркотиков личному составу и в наркотическом трансе они бросились вперед. Повстанцы не отступились и бились до последнего бойца. Последние оставшиеся в живых, избегая плена, подорвали себя и карателей гранатами.
Мне принес отрезанную голову командира отряда ополченцев Чингиса один из карателей. Я смотрел на лицо мертвого, оно было спокойным. Так спокоен бывает человек, которые сумел сделать самое главное дело в своей жизни, так бывает спокоен человек, который верит, что его жизнь и его смерть не были напрасными. Да, это человек и он достоин уважения! Я отхлестал карателя по щекам, а голову убитого завернул в знамя воинской части их преданной армии. Это знамя я хранил в своей командирской машине как сувенир. Мои коммандос собрали убитых повстанцев и не дали глумиться над их телами. Мы сами вырыли им братскую могилу, уложили тела, рядом положили их разбитое и исковерканное в бою оружие.
Господа! Ваш отряд во главе с командиром предстанет перед Господом с оружием и при знамени.
Засыпали могилу землей. Дали трехкратный залп. Покойтесь с честью!
Я хорошо помню, как после последнего боя с отрядом Чингиса, ко мне уже в расположении нашей части пришел один из моих коммандос. Он мой земляк, с его старшим братом я учился в одном классе. В коммандос он завербовался, чтобы оплатить учебу в университете. Он хотел стать историком. Без разрешения он присел на кресло в моей комнате и заговорил. Все это уже было. Людей этой земли уже называли недочеловеками и хотели уничтожить немецкие нацисты. Они проиграли. Теперь мы идем по их дороге, а в конце нас ждет поражение. Раньше услышав эту чушь, я бы просто рассмеялся, теперь мне было не смеха. Я чувствовал наше поражение, и молча слушал рассказ своего солдата. Он окончил говорить. Мне нечего было ответить. Я продолжал молчать. Мой земляк вышел из комнаты. Утром он застрелился.