Перед заморозками
Шрифт:
Генриетта со стуком захлопнула крышку рояля.
— Еще кофе?
— Нет, спасибо. Я, пожалуй, пойду.
Генриетту явно что-то беспокоило. Вдруг она взяла Линду за руку и начала что-то напевать. Линда знала эту мелодию. Голос Генриетты то срывался на крик, то вновь делался нежным и чистым.
— Ты знаешь эту песню? — спросила она, оборвав пение.
— Да. Только не знаю, как она называется.
— «Buona Sera».
— Это по-испански?
— По-итальянски. Означает «доброй ночи». В пятидесятые годы была очень популярна. Сейчас часто воруют старые произведения. Или уродуют их. Из Баха делают поп-музыку. А я поступаю наоборот. Я не делаю поп-хиты из баховских хоралов. Я беру «Buona Sera» и превращаю ее в классическую музыку.
— Получается?
— Я изменяю ноты, структуру, ритм, заменяю гитару текучими голосами скрипок.
Генриетта проводила ее к выходу. Пес поднялся и тоже пошел с ними. Кота нигде не было видно.
— Буду рада, если ты еще раз соберешься меня навестить.
Линда пообещала и двинулась в путь. Над морем, где-то в стороне Борнхольма, клубились грозовые тучи. Линда остановила машину у обочины и вышла. Вдруг ей захотелось курить. Она бросила курить три года назад, но желание выкурить сигаретку время от времени появлялось, хотя все реже и реже.
Матери не все знают про своих дочерей, подумала она. Например, она даже не представляет, насколько близки мы с Анной. Если бы представляла, не стала бы утверждать, что Анна постоянно видит отца на улице. Она бы мне рассказала. В чем, в чем, а в этом-то я уверена.
Она посмотрела на надвигающуюся тучу. Генриетта не сказала ей всей правды о своей дочери и ее исчезнувшем отце.
10
В самом начале шестого она подняла занавеску в спальне. Термометр показывал плюс девять. Небо было ясным, вымпел на мачте во дворе висел совершенно неподвижно. Идеальный день для задуманной экспедиции. Она приготовила все с вечера, поэтому быстро оделась и вышла из своей квартиры в доме напротив вокзала в Скурупе. Во дворе, под специально сделанным навесом, стояла ее «веспа». [9] Она служила ей почти сорок лет и до сих пор была в прекрасном состоянии — благодаря ее постоянной и тщательной заботе. Слухи о ее сорокалетнем мотороллере докатились до итальянской фабрики, где тот когда-то покинул конвейер. Ей не раз предлагали отдать «веспу» в заводской музей, а взамен она бесплатно будет каждый год получать новую машину. Но она всегда отказывалась, с каждым годом все более сердито. Эту «веспу» она купила, когда ей было двадцать два года, и она будет служить ей до конца ее жизни. Что будет потом, ее мало волновало. Может быть, ее мотороллером заинтересуется кто-нибудь из четверых внуков. Но завещание только ради того, чтобы «веспа» попала в хорошие руки, она писать не собиралась. Она закрепила на багажнике рюкзак, надела шлем и нажала ногой на стартовую педаль. «Веспа» завелась тут же.
9
«Веспа» (по-шведски «оса») — популярная модель небольшого мотороллера
В этот ранний час в городке было тихо и пустынно. Скоро осень, подумала она, переезжая железнодорожную ветку. Дальше путь лежал мимо питомника, расположенного справа от выезда на автомагистраль между Истадом и Мальмё. Она, внимательно оглядевшись по сторонам, пересекла шоссе и поехала дальше на север, по направлению к речке Руммелеосен. Ее интересовал лес между озером Ледшён и замком Раннесхольм. Это был один из самых больших лесных массивов в этой части Сконе. К тому же лес был старым и почти непроходимым — там никогда не проводилось никаких рубок. Владелец замка Раннесхольм, фондовый маклер, решил, что старый лес останется неприкосновенным.
Через полчаса она была на парковке у озера Ледшён и закатила «веспу» в кусты за могучим дубом. Где-то на дороге проехала машина, потом опять стало тихо.
Она надела рюкзак. Еще несколько шагов — и ее охватит обычная радость от того, что она стала невидимой для всего мира. Есть ли лучшее выражение человеческой независимости? Перешагнуть обочину, пройти несколько метров по древнему лесу — и все, ты невидим. Тебя больше не существует.
Когда она была помоложе, иногда ей казалось, что она занимается совсем не тем, чем ей бы хотелось. Это было не силой ее, а слабостью, в душе таилась какая-то горечь, причем даже непонятно откуда взявшаяся. Глаза ей открыл старший брат Хокан. Существуют два человеческих типа, говорил он. Кто-то ищет самую прямую, самую короткую и быструю дорогу к цели, другие поступают наоборот, ищут обходных путей, где происходят непредвиденные события, их интересуют обочины, повороты и холмы. Они постоянно играли в лесу под Эльмхультом, где они росли. Потом ее отец, монтер, получил тяжелую травму, сорвавшись с телефонного столба, и они переехали в Сконе, поскольку мать получила работу в истадской больнице. Она росла, в жизни были вещи поважнее, чем обочины и обходные пути, и только когда она в один прекрасный день остановилась у ворот лундского университета и вдруг сообразила, что совершенно не представляет, чему бы ей хотелось посвятить свою жизнь, она вспомнила все эти детские разговоры. Брат ее Хокан выбрал дорогу иного свойства: он вначале служил матросом на нескольких кораблях, потом поступил в капитанское училище. Теперь его путь пролегал по фарватеру, и он время от времени писал сестре, как прекрасно вести корабль ночью в бесконечном, как всегда кажется ночью, море.
Как-то осенью, в свой самый первый и самый мучительный год в университете, подавшись за неимением лучшего в юриспруденцию, она ехала на велосипеде в Стаффанторп и свернула наугад на одну из просек. Там она остановилась, оставила велосипед и пошла по тропинке, ведущей к развалинам старой мельницы. Тут ее и поразила эта мысль — как будто сверкнула молния. Что же это такое — тропинка? Почему она проложена по эту, а не по другую сторону дерева или валуна? Кто прошел по ней впервые? И когда?
Она уставилась под ноги и вдруг поняла, что это и есть ее призвание в жизни. Она займется анализом шведских тропинок. Она возьмет их под свою защиту. Она напишет историю шведских троп. Она побежала к велосипеду, на следующий же день написала заявление об отчислении с юридического факультета и поступила на отделение истории и географии культуры. Ей повезло: ее профессор прекрасно понимал, что она обнаружила совершенно нетронутый пласт. Он видел ее энтузиазм и поддерживал, как мог.
Она не торопясь пошла по тропке, мягко вьющейся вдоль берега Ледшёна. Высокие деревья заслоняли солнце. Она как-то была на Амазонке, бродила по тропическому лесу. Это было как шагнуть в собор — кроны деревьев напоминали гигантские цветные витражи, через которые просачивался солнечный свет. Сейчас у нее возникло почти такое же чувство.
Эту тропинку она нанесла на карту давным-давно. Обычная прогулочная тропа. Она появилась в тридцатые годы, когда замком все еще владела графская семья Хаверман. Один из них, Густав Хаверман, очень любил пешие прогулки. Он велел вырубить кусты и древесную поросль и проложить тропинку вдоль озера. Но чуть подальше, подумала она, в глубине этого леса, где для равнодушного глаза нет ничего, кроме мха и камней, я сверну на другую тропинку, ту, что обнаружила всего несколько дней назад. Куда она ведет, я не знаю. Но нет ничего более увлекательного, даже магического, чем идти по тропинке в первый раз. И я все еще надеюсь, что когда-нибудь в жизни я пройдусь по тропе, проложенной, как произведение искусства, без цели, никуда не ведущей, тропинке, созданной только ради того, чтобы она была.
Она, запыхавшись, остановилась на вершине холма. За деревьями поблескивала зеркальная поверхность озера. Ей уже шестьдесят три. Еще бы лет пять. Пять лет, чтобы дописать труд, ставший делом ее жизни, книгу об истории шведских троп. Эта книга докажет, что тропы — один из важнейших исторических свидетельств былого, жизни людей и общества. Но тропы служили не только средством сообщения, и она это убедительно покажет; в том, как прокладывались вьющиеся по лесу тропы, был и философский, и религиозный смысл. За эти годы она опубликовала в региональных изданиях несколько статей, а также карты инвентаризированных ею троп. Но главная, решающая книга еще не написана.
Она двинулась дальше. Мысли летели легко и свободно. Она всегда так делала, когда шла к новой тропе — давала волю мыслям, словно спускала собаку с поводка. Потом, когда начиналась работа, она сама становилась собакой — осторожно, используя все органы чувств, пыталась раскрыть тайны тропы. Она знала, что многие считают ее помешанной. Ее двое детей, пока росли, никак не могли понять, чем занимается их мать. Правда, муж, скончавшийся год назад, ее понимал. Хотя она и догадывалась, что в глубине души он считал, что женат на довольно странной женщине. Теперь она осталась одна, в их семье ее полностью понимает только Хокан. Он разделяет ее страсть к самым маленьким дорогам человечества — тропинкам, в бесчисленном множестве вьющимся по земному шару.