Перед заморозками
Шрифт:
— Бог мой, сколько чуши я мелю, — сказал он задумчиво. — А кофе тут есть?
Вода как раз начала закипать, когда Анн-Бритт посигналила с улицы.
— Она ездит как сумасшедшая, — проворчал отец. — У нее двое детей. А что будет, если она разобьется? Кинь ей ключи.
Анн-Бритт ловко поймала связку ключей и через минуту была уже в квартире. Линде по-прежнему казалось, что Анн-Бритт смотрит на нее с неприязнью. На чулке дыра, заметила Линда, но накрашена, как на бал. Когда она успевает? Может быть, она
— Выпьете кофе?
— С удовольствием, спасибо,
Линда думала, что отец расскажет все сам. Но не успела она принести из кухни кофе, он кивнул ей:
— Лучше слушать первоисточник. Рассказывай все в деталях, Анн-Бритт умеет слушать.
Линда начала рассказывать — все, что она помнила и видела, стараясь соблюдать хронологический порядок. Она показала страницу дневника с именем Биргитты Медберг. Отец в первый раз вмешался в ее рассказ, когда речь зашла о синей бабочке. Он заговорил, редактируя ее рассказ так, что он становился похож на первую фазу расследования преступления. Он даже, несмотря на усталость, встал с дивана и многозначительно постучал по пустому месту на стене.
— Значит, так, — сказал он. — Два момента… нет, три. Прежде всего — имя Биргитты Медберг в дневнике Анны. Значит, существует их переписка, по крайней мере одно письмо. Но письмо это отсутствует. Второе — у обеих что-то такое с бабочками. И наконец, последнее — обе исчезли.
В комнате стало тихо. Внизу какой-то пьяный орал то ли по-польски, то ли по-русски.
— Все это очень странно, — сказала Анн-Бритт Хёглунд. — Кто лучше всех знает Анну?
— Не знаю.
— У нее парень есть?
— Сейчас — нет.
— Но был?
— У всех были… Я думаю, лучше всех ее знает мать.
Анн-Бритт Хёглунд зевнула и запустила руку в прическу.
— Что означает вся эта история с пропавшим отцом, что ей привиделся? Почему он исчез? Натворил что-нибудь?
— Мать считает, что он просто сбежал.
— Сбежал от кого? Или от чего?
— От ответственности.
— А теперь возвратился? Он возвратился, и она исчезла? И к тому же убита Биргитта Медберг?
— Нет, — прервал ее Курт Валландер. — Не убита. Это слово не отражает то, что произошло. Как на бойне. Отрубленные руки, сложенные для молитвы, отрезанная голова, тело исчезло… Маленькая хижина, смертельно опасная избушка на курьих ножках в овраге посреди непроходимых дебрей Раннесхольма. Мартинссон поговорил с семейством Тадеман, и с мужем, и с женой. Мартинссон утверждает, что муж был изрядно под мухой и спал. Говорить с ним было бессмысленно. Анита Тадеман — мы с Линдой видели ее в лесу — наоборот, дала очень толковые показания. Никого из посторонних вблизи замка и в прилегающем лесу она не видела, ничего не знала ни о какой избушке. Она позвонила и разбудила егеря — он часто бродит по лесу. Тот никогда не видел не только хижины, но и самого оврага, что уж и вовсе удивительно. В общем, кто бы там ни был, в этой избушке, прятаться он умеет. Причем под самым носом. Думаю, что это последнее соображение важно. Невидим, но рядом.
— Рядом с чем?
— Не знаю. С чем-то.
— Начнем с матери, — сказала Анн-Бритт. — Разбудим сейчас?
— Отложим до утра, — после некоторых сомнений решил Курт Валландер. — На сегодня нам хватит леса.
Линда почувствовала, как у нее от злости разгорелись щеки.
— А если с Анной что-нибудь случится, пока мы выжидаем?
— А если мать с испугу все перепутает, когда мы нагрянем к ней среди ночи?
Он поднялся:
— Решено. А сейчас иди домой спать. А назавтра поедем к матери — ты тоже.
Они надели сапоги и ушли, предоставив Линду себе самой. Она некоторое время рассеянно наблюдала в окно, как они садятся в машину и уезжают. Ветер снова усилился — он так и дул порывами, то с востока, то с юга. Она вымыла посуду и подумала, что надо выспаться. Но спать она не могла. Анны по-прежнему нет. Ложь Генриетты, имя Биргитты Медберг в дневнике. Она снова решила осмотреть квартиру. Должно же где-то быть это письмо от Биргитты, почему она не может его найти?
Она начала поиски. На этот раз она взялась за дело основательно — открепила задники у картин, начала отодвигать книжные полки. Вдруг раздался звонок в дверь. Был уже второй час ночи — кто бы это мог быть? Она открыла дверь. На пороге стоял человек в очках с толстенными стеклами, в коричневом махровом халате и рваных розовых тапочках.
— Меня зовут Август Бругрен, — раздраженно сказал он. — Это неслыханно — такой шум среди ночи! Должен убедительно попросить фрекен Вестин утихомириться.
— Извините, — сказала Линда. — С этой минуты будет тихо.
Август Бругрен решительно шагнул вперед.
— Вы не фрекен Вестин, — сказал он, — у вас голос не такой. Кто вы?
— Я ее подруга.
— Когда плохо видишь, учишься различать людей по голосам, — строго сказал Бругрен. — У фрекен Вестин голос мягкий, а у вас трескучий. Представьте себе разницу между свежим хлебом и сухарями. Если вы, конечно, понимаете, о чем я говорю.
Август Бругрен повернулся, неуверенно нащупал перила и начал спускаться по лестнице. Линда постаралась восстановить в памяти Аннин голос и поняла его метафору. Она заперла за ним дверь и привела себя в порядок — надо было идти домой. Вдруг на глаза навернулись слезы. Анны больше нет, подумала она. Анна мертва. Она резко тряхнула головой. Не хочу даже представлять себе жизнь без Анны. Она положила ключи от машины на кухонный стол, заперла квартиру и вышла на темную улицу. Придя домой, завернулась в одеяло и легла, не разбирая постели.