Перед заморозками
Шрифт:
А кому она сейчас оставила свой след, подумала Линда. В том-то и беда, что я не могу найти этого кого-то.
Она вышла на покрытую гравием площадку, бросила взгляд на голубей, носящихся вокруг церкви, и пошла к таинственному дому. Там по-прежнему никого не было. Дом купил человек по имени Тургейр Лангоос. Заплатил наличными.
Она обошла дом, скользнув отсутствующим взглядом по каменным скамьям. Тут, оказывается, росли кусты смородины, красной и черной. Она сорвала несколько кистей и съела. Снова вспомнила Мону. Почему она всего боялась? Ее подглядывания и обыски были продиктованы вовсе не любопытством — страхом. Но чего она боялась? Что я окажусь вдруг кем-то не тем, кто я есть? Конечно, девятилетняя девочка может и притворяться, у нее могут быть
Тайный конфликт вышел наружу, когда Мона нашла ее дневник и потихоньку прочитала. Линде тогда было тринадцать лет, дневник был спрятан за отошедшей доской в гардеробе. Сначала она была уверена, что там его никто не найдет. Но в один прекрасный день поняла, что тайник ее раскрыт. Дневник был слишком глубоко засунут в дыру. Она знала точно — дневник нашли. Она и сейчас помнит, в какую ярость тогда пришла. В тот момент она ненавидела мать всеми фибрами души. Отщипывая ягоды кисточку за кисточкой, она думала, что, может быть, никогда в жизни не испытывала такой острой ненависти, как тогда, когда ей было тринадцать и она раскрыла предательство собственной матери.
Она решила поймать мать на месте преступления. На первой странице дневника она написала, что знает, что Мона втихую читает ее дневник, что она рыщет в ее вещах. Положила дневник в тайник и пошла в школу. На полдороге решила прогулять — все равно у нее не было сил сосредоточиться на занятиях. Вместо школы она провела весь день, шляясь по магазинам. Она пришла домой вся в холодном поту. Но мать встретила ее так, как будто ничего не случилось. Ночью, когда родители уснули, она вынула дневник и увидела, что после ее обвинений Мона написала несколько слов. Ни слова в свое оправдание, ни извинений — ничего. Только обещание: «Обещаю больше не читать».
Она незаметно для себя объела оба куста смородины. Мы об этом никогда не говорили. Думаю, что она больше не шпионила за мной. Но я никогда не была в этом уверена. Может быть, просто стала более ловко маскировать следы, может быть, мне самой уже было наплевать. Но мы никогда ни словом не перемолвились об этой истории.
Она уже собралась уходить, как вдруг ее внимание привлекло что-то странное за двумя большими развесистыми каштанами. Присмотревшись, она вздрогнула — там лежало чье-то тело с раскинутыми руками и ногами, укрытое комком одежды. Сердце заколотилось. Она, прищурившись, попыталась рассмотреть, кто это. Нет, это не человек. Она подошла поближе. Это было воронье пугало. По другую сторону холма росла вишня — наверное, пугало поставили, чтобы птицы не клевали ягоды. Потом его свалил ветер, а поднять было некому. Очень похоже на труп Полусгнившее платье, распятый труп, который забыли похоронить. Каркас пугала был выпилен из белого фриголита, наряд прямо шотландский — мужской пиджак и юбка. Голова сделана из набитого травой белого льняного мешочка, теперь уже почерневшего от гнили, а на нем нарисованы нос, глаза и рот.
Линда села на корточки и присмотрелась к юбке — ржаво-коричневого цвета, в приличном еще виде, не то что остальные тряпки. Она вдруг поняла, даже не головой, а нутром — у Анны была такая же юбка. Но разве этой юбки не было в гардеробе, когда она осматривала квартиру? Уверенности нет. Она поднялась. Ее сильно тошнило. Неужели это Аннина юбка на пугале? Если так, то вывод только один: Анны нет в живых.
Она добежала до машины и, нарушая все правила, помчалась в Истад. Кое-как припарковав машину у Анниного дома, она ринулась в квартиру. Я не верю в Бога, я не умею молиться, мысленно повторяла она. Но Боже, сделай так, чтобы юбка была на месте! Она рывком открыла платяной шкаф. Юбки не было. Она раскидала всю одежду. Нет, коричневая юбка исчезла. Ее трясло от ужаса. Она ворвалась в ванную и вытряхнула на пол корзину с грязным бельем. Тоже нет. И тут Линда ее увидела. Юбка лежала вместе с другими тряпками в сушильном барабане. Она почувствовала такое облегчение, что села на пол и выкрикнула что-то невразумительное.
Потом глянула на свое отражение в зеркале и решила, что все, хватит. Довольно. С Анной ничего не случилось, все это ее воображение. Вместо того чтобы метаться по всему Сконе в Анниной машине, надо просто поговорить с Зеброй. Должен же найтись кто-то, кто знает, где Анна!
Она медленно спустилась на улицу. Или стоит все же довести поиски до конца и поговорить с квартирным маклером в Скурупе? Так, собственно, и не приняв решения, она завела мотор и поехала на запад.
Маклера звали Туре Магнусеон. Он как раз пытался продать дом в Труннерупе паре пенсионеров из Германии. Линда села на стул для посетителей и принялась рассматривать папку с фотографиями домов на продажу. Туре Магнусеон пытался объясниться с пенсионерами на отвратительном немецком. Она прочла его имя под его же портретом на стене. В штате конторы, судя по второму портрету, состояли два маклера, но в настоящий момент на месте был только один. Она листала папку, удивляясь несоообразным, на ее взгляд, ценам. Когда-то она мечтала переехать в деревню и завести пару лошадей. Это было целью ее жизни чуть не до окончания школы. Но в один прекрасный момент мечта куда-то испарилась. Сейчас ей даже трудно было себе представить жизнь на хуторе, где лошади увязают в глине, а над равниной свищет вьюга. В какой-то миг, даже и не заметив, я превратилась в стопроцентную горожанку, подумала она. Маленький Истад — это только ступенька. Потом будет Мальмё. Или Гётеборг. Или даже Стокгольм.
Туре Магнуссон встал и подошел к ней. Он дружески улыбался.
— Они тут разошлись во мнениях, — сказал он и представился. — Это потребует какого-то времени. Чем я могу вам помочь?
Линда объяснила, на этот раз не представляясь сотрудником полиции. Туре Магнуссон начал кивать задолго до того, как она закончила. Похоже, он помнил эту сделку. Ему даже не надо было ворошить свои папки.
— Дом за церковью в Лестарпе купил норвежец. Приятный мужчина, быстро принимает решения. То, что мы называем идеальным клиентом. Уплатил наличными, никаких задержек, никаких сомнений.
— Как мне его найти? Меня интересует этот дом.
Туре Магнуссон посмотрел на нее оценивающе, сел и откинулся на стуле. Стул затрещал.
— Говоря откровенно, он сильно переплатил за этот дом. Мне бы не следовало этого говорить. Но я могу прямо сейчас назвать вам три дома в намного лучшем состоянии, в лучших местах и дешевле.
— Меня интересует именно этот дом. Во всяком случае, до того, как принять решение, я хочу поговорить с норвежцем.
— Это, конечно, ваше право. «Тургейр Лангоос зовут его».
Последнюю фразу он пропел на мотив из «Риголетто»: «Спарафучиль зовут меня». Линда отметила, что у него красивый голос. Он поднялся, вышел в соседнюю комнату и вернулся с открытой папкой в руках.
— Тургейр Лангоос. Пишется через два «о». Родился в месте под названием Бэрум, сорока трех лет отроду.
— А где именно в Норвегии он живет?
— Нигде. Он живет в Копенгагене.
Туре Магнуссон положил перед Линдой папку, чтобы она тоже могла прочитать. Недергаде, 12.
— И что он собой представляет?
— А почему вы интересуетесь?
— Хочу понять, есть ли смысл ехать в Копенгаген.
Туре Магнуссон снова откинулся на стуле.
— Видите ли, я всегда пытаюсь понять человека. В моей работе это совершенно необходимо. Прежде всего надо научиться отсекать тех, кто терзает маклеров, требует подробно все показать и рассказать, но дом не купит никогда. Есть такая категория. Тургейр Лангоос был очевидно настроен на сделку, это было заметно, едва он переступил порог. Очень любезен. Дом он уже присмотрел. Мы поехали туда, он обошел строение, не задав ни одного вопроса. Мы вернулись сюда, и он достал пачку банкнот из дорожной сумки через плечо. Это необычно. Я сталкивался с такой формой оплаты всего два раза в жизни. Один из наших богатеньких теннисистов приехал с чемоданом, набитым сотенными бумажками, и купил здоровенную усадьбу в Вестра-Вемменхёг. Насколько я знаю, он там даже не был ни разу. Потом была еще пожилая и очень эксцентричная вдова какого-то резинового сапога. Привезла с собой слугу, он и платил. Там речь шла о маленьком и довольно уродливом домишке по дороге в Рюдсгорд, где когда-то жил ее отдаленный родственник.