Передряга
Шрифт:
— Вон парень, видишь? У забора.
Тонколицый поискал взглядом, о ком идёт речь, увидел, спросил:
— В джинсе, что ли? Это и есть твой фотограф?
— Это и есть, — подтвердил Андрей. Фотограф тоже заметил их, помахал рукой. Вспыхнул зелёный свет. Андрей и Тонколицый начали переходить через улицу. Внезапно лицо у фотографа вытянулось. Он увидел, как на перекрестке, за спинами парочки, притормозил «Москвич». Номера машины были густо замазаны грязью. Из салона, с заднего сиденья, выбрался молодой парень в кожаной куртке и широких штанах. В то же время с перпендикулярной улицы начала поворачивать черная «Волга». Она притормозила, загораживая Андрею и Тонколицему путь. Парень в коже, оказавшись в двух шагах от беглецов, быстро вытащил из-под полы увенчанный глушителем пистолет и дважды нажал на курок. Хлопки потерялись за шумом двигателей. Андрея бросило вперед. Он ударился о дверцу «Волги» и упал в небольшую лужицу. Тонколицый же рухнул на колени и закричал, зажав простреленную голову руками. Он почему-то не умер сразу. Очевидно, пуля прошла через голову вскользь, не задев мозг. Парень спокойно приставил глушитель к затылку раненого и нажал на курок еще раз. Тот рухнул на асфальт. Сделав по два контрольных выстрела, убийца быстро сунул оружие под куртку и нырнул на заднее сиденье «Москвича». Обе машины, быстро набирая скорость, покатили в противоположных направлениях и скоро пропали из виду.
Автомобили притормаживали. Водители и пассажиры прилипали к окнам. Мгновенно образовалась пробка длиной в полкилометра. Завыли клаксоны.
От перекрестка уже спешил гаишник.
Фотограф протянул руку за камерой, вспомнил, что оставил ее в редакции, махнул рукой и, повернувшись, побрёл прочь. Под тонкими струйками дождя его фигура выглядела несчастной.
А два тела остались лежать на перекрестке. Им не было никакого дела до остальных. Для них всё уже кончилось.
Такси остановилось у нужного подъезда. Я порылся в карманах, выудил остатки былой роскоши — три стодолларовые купюры, отдал одну водителю. Тот изумленно взял бумажку, покрутил ее в пальцах, посмотрел на свет и изумленно протянул:
— Ну ты даёшь, командир. Тебя не надо подождать?
— Подожди, — согласился я.
— Ага, понял. — Он даже расцвел. — Я только машину разверну.
— Разворачивай.
Я вошел в подъезд, поднялся на четвертый этаж, остановился у нужной квартиры. По всей высоте двери наклеены полоски бумаги, на которых красуются синие печати. Так всегда и бывает. За официальной печатью стоит кровь. Я принялся срывать их одну за другой, содрал все. Налег на дверь здоровым плечом. В груди сразу проснулась боль. Жгущая, разрывающая легкие словно когтями. Я остановился, унимая дыхание. По спине и лицу градом катился пот. Я видел, что косяк никто не ремонтировал, трещина осталась, надо только нажать посильнее. В этом ведь нет ничего предосудительного. Мне нужна всего лишь фотография, одна-единственная карточка, хранящая в себе воспоминания о женщине, которую я любил и люблю до сих пор. Попробуем еще раз. Косяк затрещал, щель на мгновение стала шире, но дверь не поддалась. В этот момент щелкнули замки соседней квартиры. Створка приоткрылась, и из нее выглянула похожая на сказочного колобка старушка. Странно, все эти бабушки производят почти одинаковое впечатление. У меня у самого такая живёт напротив. Вроде бы и разные, а как сёстры-близнецы.
— А вы тоже к Лидочке? — спросила старушка, подслеповато щурясь. — Так её нет.
— Нет, — покачал я головой. — Не к Лидочке. А кто эта Лидочка?
— Так она же эту вот квартиру снимала, — сказала старушка и сощурилась еще больше. — А вы кто? Что-то я вас раньше здесь не видела.
— Да. Я… недавно.
— Так вы знаете Лидочку? Какая девушка, золото! Всегда и по дому поможет. И в магазин сходит, коли попросишь или приболеешь. И за лекарствами. И врача вызовёт. И бывалоча денег одолжит, ежели пенсию долго не несут. Тихонькая такая, но красавица. За ней же все парни ходили. Вот и обормот Васька с соседнею двора приходил. Уж сколько их переходило сюда, и в подъезде ждали, и даже раз, помню, в окно к ней пытались залезть. Вон как. Один на машине подвозил, — понижая голос, сказала словоохотливая старушка. — На этой… иномарке. Вот. Но она девушка строгая. Домработницей в один приличный дом устроилась. Все никак нахвалиться не могла. И платят хорошо, и хозяева, мол, такие добрые. Я ей сказала тала: ты смотри, мол, у богатых, у них характер переменчивый. Седня им все блины сладки, а завтра волком смотрят. Так и вышло.
Я почувствовал, как комок встает у меня в горле.
— Что вышло? — спросил сипло.
— Хозяйка настояла, чтобы Лидочка подстриглась и покрасилась точь-в-точь как она. У Лидочки-то нашей знаешь какая коса была? Ух! Видать, зависть-то хозяйку и одолела. Вот и озлобилась. Уж как Лидочка убивалась, а косу-то пришлось срезать. Деньги ей очень нужны были, — торопливо объяснила старушка. — И в рыжий цвет покрасилась. Как хозяйка эта… тьфу! А недавно приходит вся не своя от радости. Что такое, спрашиваю? А она мне и отвечает: мол, хозяйка с хозяином скоро в Америку едут и её собой берут. За сынком ихним там присматривать. Они бизьнесьмены, вот, какие-то важные. Хозяйка и документы её взяла, паспорт-то… этот… для Америки выхлопотать. Видать, и уехали.
— А как хозяйку звали, Лидочка не говорила? — мертвея, спросил я.
— Как же, говорила. Ирина и Виктор их звали. А вчера-то тут сколько народу было… Ох, сколько народу! — Старушка пожевала губами. — Все топотали, топотали. Гремели чем-то. Не иначе как жильцы новые. Эх! — Она вздохнула, посмотрела на меня с любопытством. — Может, и не въедут ещё, а? Может, не глянется им квартира-то?
— Не глянется, — медленно ответил я.
— А как думаешь, скоро Лидочкины хозяева-то вернуться надумают? Ато тяжко без нее. Помочь некому…
Я покачал головой.
— Нет. Думаю, вовсе не вернутся теперь.
— Ох ты! — Старушка всплеснула руками. — Как же? Что ж теперь-то? А Лидочка как?
— Ей сейчас лучше, чем нам. Намного лучше.
Я повернулся и пошёл вниз по ступеням. Сумерки стали уже тёмно-серыми и зажглись фонари на улицах. А дождь всё капал и капая. Страдал, должно быть, по чему-то утраченному.
— Я вышел на улицу, и таксист посигналил, а затем несколько раз включил и выключил фары.
— Командир! — гаркнул он весело.
Я повернулся, подошёл к машине, достал вторую сотенную и протянул ему.
— Старик, извини. Я, пожалуй, пройдусь. Он посмотрел на купюру, протянул обратно.
— Что, бросила, да? — спросил понимающе. — Возьми деньги-то.
— Оставь.
— Может, ты это… выпить хочешь? Так у меня есть. — Он достал из бардачка бутылку. — Русская. Нормальная, можешь не беспокоиться. А насчёт того, что бросила, ты не переживай, командир. Вернется. Они всегда возвращаются.
Я взял водку, сунул в карман, сказал:
— Не вернётся. Она не вернётся.
— Тебе куда сейчас?
— Домой, — ответил я.
— Так, может, все-таки отвезу?
— Спасибо, старик. Пройдусь.
Таксист пожал плечами, спросил:
— Так тебе точно ехать не надо, командир?
Я, не ответив, вышел на улицу, остановился, откупорил бутылку и глотнул прямо из горлышка. Такси медленно проползло мимо, шофёр опустил стекло, сказал:
— Ну, так, может, и хрен с ней тогда? Бросила и бросила. Неизвестно ещё, кому больше повезло.
— Да, — кивнул я. — Неизвестно.
Дождь мерцал в свете фонарей косыми росчерками. Сползал каплями по волосам, лицу, шее, настырно лез за воротник. А я шёл себе и шёл, время от времени останавливаясь и прикладываясь к бутылке.
В кабинет Коновалова постучали. Тот как раз заканчивал составлять докладную записку об успешном окончании операции «Сеть», буркнул, не отрываясь от листа бумаги:
— Войдите.
Капитан приоткрыл дверь, подошел к столу, сказал спокойно: