Передышка в Барбусе
Шрифт:
Донеслось фырканье, из дальних врат конюшни двое как раз выводили коней. Первого коня вёл гигант в сверкающих доспехах, второго — совсем мальчишка. Кони под сёдлами, красные попоны, уздечки искрятся каменьями...
Всё ещё не веря счастью, Ликия пронеслась через двор, не чувствуя ног. Кони обнюхивались и перебирали тонкими точёными ногами. Для Мрака подобрали белого жеребца, а ей достался гнедой конь, с виду смирный, хотя с хитрыми глазами.
Ликия страстно мечтала, чтобы они вот так прямо и помчались через раскрытые врата, неслись и неслись как можно дальше,
— Кликни принцессу, — велел он одному из бояр.
Тот раскрыл рот, не привык, чтобы ему приказывали, да еще так надменно, но взглянул в злые глаза, сейчас чёрные, как ночь, челюсть вызывающе выдвинута вперед, а рука сжимает плеть, поперхнулся, поспешно сказал с поклоном:
— Да-да, сейчас...
— Ох, — только и прошептала Ликия, — не к добру это. Лучше бы так и поехали.
— Негоже так, — обронил Мрак мрачно.
— Да, гоже-гоже, — сказала Ликия безнадёжно, — был сон и кончился... А так что?
Мрак смолчал. Лицо его было угрюмым, а челюсть выдвинулась, словно готовился к бою. Конь переступал с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывал в сторону ворот.
Дверь распахнулась, Мелигерда выскочила, как молодой олененок. И застыла, словно ударилась в ледяную стену, а сама превратилась в глыбу льда. На бледном лице глаза стали огромными, отчаянными.
Мрак вскинул руку:
— Прекрасная Мелигерда!.. Я не могу свернуть с дороги. Мне надо ехать.
Она шевельнулась с трудом, её тонкие руки прижались к груди. Все услышали её прерывающийся шепот:
— Как только ты выедешь за ворота... я умру.
Ликия сжала губы, не зря ж предупреждала, а Мрак громыхнул:
— Ты родилась в семье короля, Мелигерда. В отличие от простолюдинок ты знаешь, что у мужчин есть долг.
— Я умру, — повторила она едва слышно. — Я умру, как только перестану тебя видеть...
Глаза заблестели, в них отразилось солнце. Ликия видела, как эти чистые озёра наполнялись влагой, затем запруда прорвалась, по бледным щекам покатились крупные, как жемчуг, слёзы.
Мрак шелохнулся в седле. Лицо его тоже было такое же бледное, а в глазах затаилась боль.
— Я вернусь, — выдавил он наконец.
Голос его был глухим, будто шёл из глубокой могилы. Ликия сжалась в седле, в этот миг она горячо сочувствовала плачущей принцессе и почти ненавидела надменного героя.
Слёзы всё так же безостановочно бежали по нежным щекам, капали на грудь. Безнадёжным голосом, лёгким, как дуновение ветерка, она спросила:
— Когда?
— Придёт ночь, — сказал Мрак, — ты выйди и посмотри на месяц... Он только зародился, совсем молодой... Но он ещё будет светить, хотя бы краешком... когда мой конь заржёт под твоим окном!
Она вскинула голову. Солнечный свет упал на бледное лицо, трогательное и прекрасное в своей беззащитности, но не смог согнать печальной тени. Мокрые дорожки блестели, а глаза расширились. Потом из груди вырвался мучительный вздох:
— Да, только слабые следуют прихотям. Сильные исполняют долг... Но я не только правительница! В моей груди
— Да, — сказал Мрак. Помолчал и повторил: — Да. Заржёт.
— Возвращайся поскорее! — сказала Мелигерда. — Волхвами было предсказано, что меня выдадут за героя, которого свет не видывал. И что я рожу ему множество сильных и красивых сынов!
Мраку показалось, что уже слышал это или похожее. Губы с усилием держал раздвинутыми, кланялся, кивал, воздевал руки. Ликия, у которой сердце разрывалось от жалости и сочувствия к обоим, выехала вперёд.
— Нам пора.
— Да, — повторил Мрак. Крупное лицо его застыло, как вырубленное из коричневого камня, но Ликии чудилась на нём душевная мука. Повторил ещё раз хриплым голосом: — Пора, Мелигерда.
За спиной принцессы появлялись и пропадали люди. Один по её знаку вынес ларец. Мелигерда открыла золотым ключиком. На свет появилась расшитая скатерть.
— Это тебе в дорогу, — сказала она. Даже в бледном лунном свете видно было, как щеки её налились тёмной краской, а голос от смущения стал совсем тихим: — Невеста всегда дарит жениху скатерть...
Мрак сказал неуклюже:
— Зачем в дороге скатерть? Прости, нам пора...
— Это не простая скатерть, — сказала она уже живее. — Это скатерть-самобранка! У меня это просто... ну, память, что от отца к сыну... Ещё от первых богов! Ты только разверни её, когда на отдыхе. Не бог весть, в давние времена ещё не знали перца, но зато яства из диковинных птиц и чудных рыб, которых уже нет на свете...
Мрак с неловкостью отстранил подарок. Принцесса сразу побледнела, губы задрожали, а чудные глаза наполнились слезами. Мрак сказал неуклюже, проглотив слова, готовые сорваться с языка:
— В пути всегда есть дичь.
— Но...
— А вдруг с твоей скатертью что случится?
Она сказала просто:
— Что тогда мне скатерть? Я сама умру.
Наступило тяжёлое, как горы, молчание. Ликия, страдая за обоих, протянула руку. Ткань показалась лёгкой, прохладной на ощупь, словно на ладонь опустилась снежинка. Ликия молча сложила в седельную суму. Мрак натянул повод, но за спиной со двора донеслось гневное ржание. Двое могучих, как дубы, конюхов с великим трудом удерживали красного коня с оранжевой, как расплавленное золото, гривой и таким же оранжевым роскошным хвостом. Конь тряс головой, уздечка звенела, звенели стремена, а металлические части седла мерцали торжественно и таинственно.
Мелигерда медленно сняла с пальца большой перстень.
— Возьми. Пусть он постоянно напоминает тебе обо мне. Конь этот тоже твой... Он способен за одну ночь домчать тебя хоть в Артанию, хоть в Славию, а хоть даже в таинственный и страшный Вантит... Оставь Ликию со мной, хоть что-то у меня останется от тебя. Останешься, Ликия?
Ликия, поколебавшись, кивнула. Мелигерда смотрела на них блестящими от слёз глазами. Ликия слезла с коня, подошла и обняла принцессу, такую маленькую, худенькую и, оказывается, жалобную и несчастную.