Переговорщик
Шрифт:
Сам я, конечно, не видел, на что они способны, но вот слышал не один раз. Случаев много, а еще больше рассказчиков. Не люблю я, правда, болтунов. Но порой так трудно разобрать, кто из них кто – кто врет, а кто правду говорит. В голову ведь не залезешь.
Недавно приходил к нам один такой сказочник, Вонючка – с соседнего, Беляевского кордона. Притащился уже под утро. Без сил, весь в крови, как со скотобойни. Руки трясутся, автомат дымится, язык заплетается, глаза навыкат.
– Ночью, – говорит, – когда застава спала, проникли два десятка вичей за нашу колючку и всех заградителей шприцами – раз!
Сержант Ус, стоявший неподалеку, нахмурился, подошел к герою, взял за грудки, да как встряхнет.
– А ты об кого так ствол нагрел, поганка, коли их всего пару десятков было? – рявкнул свободный охотник. – Со шприцами! – кривляясь, передразнил он Вонючку.
– Может, и больше, – выдавил Вонючка, для пущей убедительности выпучивая глаза. – Я что, их считать буду? А насчет шприцев – это ты зря улыбаешься. Сам знаешь, что оружие у них не хуже нашего. Кое-как отбился, – Вонючка в очередной раз пошарил рукой под заляпанной кровью курткой.
– От больных со шприцами? – зло прошипел Ус.
Он не переставал встряхивать очумелого рассказчика, словно ожидал, что из того посыплется правда, или то, что спрятано за пазухой.
Вонючка безвольно, как тряпичная кукла, замотал головой из стороны в сторону.
– Когда поняли сволочи, что не взять им меня, под землю рванули. Знают, твари, что там их преследовать не станут. Оно и понятно. Кто же в здравом уме сам в подземку полезет?
Ус скривился, бросил Вонючку на землю и брезгливо отряхнул руки, словно к дерьму прикоснулся.
Зло меня взяло.
– Трепло! – кричу. – Как два десятка никчемных задохликов могут одновременно полусотне обученных бойцов шприцем кровь ввести?
Заерзал Вонючка, заюлил, как змея на раскаленной сковородке.
– Они, тех, кого не успели уколоть, тут же пристрелили, – завопил он, и почему-то спрятал глаза.
Глянул я на Уса в надежде получить подсказку, а он, гад, отвернулся. Изображает, что потерял интерес к разговору – опустился на мешок и устало глаза прикрыл. Дремлет.
– А что стало с теми, кого они укололи? – повернулся я к Вонючке.
Краем глаза вижу, командир приближается, а взгляда от Вонючки оторвать не могу. Что-то странное с ним происходит. Побледнел, трясется, окровавленные руки сжимают автомат до синьки. Смотрю на побелевший указательный палец, вижу, медленно к спусковому крючку тянется.
Ах, ты, сучара! Это же ты… своих. Что же, думаю, вы не поделили? А сам медленно автомат из-под локтя тяну. Шаг в сторону.
– Отставить! – крик майора расколол тишину.
Сбоку Ус закряхтел:
– Оставь ты это дерьмо, пока он от страха и тебя не шлепнул. Страшны не герои в рядах противника – страшны трусы в своих.
– Разговорчики! – майор уперся тростью в грудь вытянувшегося во фрунт сержанта Вонева. – Боец, зааа мной! – Рявкнул. Повернулся и, не оглядываясь, двинулся к штабу.
И больше мы Вонючку не видели. Зато очень скоро услышали о назначении командиром Беляевского гарнизона лейтенанта Владимира Вонева. Лейтенант и командир гарнизона. За проявленную, значит, доблесть. Вот такой вот компот получается. Герой, говорите. Не знаю, может оно и так, может, бывают особые случаи, когда нужно и своих, и заразных, для пользы общего дела, но… должен же быть какой-то порядок, какие-то правила. А может быть, правду говорил Вонючка? Я тоже ненавижу заразных, терпеть не могу, всех бы… особенно тех, кто на поверхность рвется любыми путями.
Ходят слухи, что в последние дни всех инфицированных обуревает жажда мести, якобы вирус, пожирающий их организм, гонит их к здоровым людям – чтобы жертв побольше, значит, было. Как же, скопом помирать всегда проще. Послушаешь таких героев, как Вонючка, – и вздрагивать при каждом шорохе начинаешь. Как ни прикидывай, жутковатая картина получается. После этого и Зума поймешь – кому же хочется в подземку к вичам?
А майор? Ему я верю. Безоговорочно. Он нам всем как бог и родной отец одновременно. Дядя Саша своих ребят в беде не оставит, из любого дерьма вытащит. Так было всегда. И если сказал он, что Вонючка достоин быть лейтенантом, так тому и быть. Кто мы такие, чтобы его решения обсуждать. Вонючка не нравится? Да и черт с ним! Не баба.
Ус – здоровенный детина, с громадными кулаками и непривычно добрыми глазами. Он из подразделения счетчиков. Тех, которые бродят по развалинам и ищут людей. Здоровых и больных. Перепись производят. Неплохой мужик. Иногда мне даже кажется, что он мог бы стать моим другом. Таких единицы. Только добрый он слишком, и думает много, мусолит каждую мысль, как будто автомат чистит – не торопясь, с чувством, с толком, с расстановкой. Это же надо до такого додуматься: вичей больными называть или того хуже – положительными. Вот у меня, сейчас голова с похмелья трещит, я страдаю – я больной, значит. А они? Положительные?! Ха, ха! Это они то положительные! А мы тогда, что – отрицательные? Положительные – хорошие, а мы, значит, плохие. Дурак, Ус! Так он до цугундера договорится. Нашел, тоже мне, положительных.
Налюбится, значит, эта мразь друг друга, нажрется галлюциногенных поганок из заброшенных туннелей и кайфует день и ночь без перерыва. Сутками в беспробудном угаре. Нелюди! Говорят, они после этих поганок в темноте сами светиться начинают, сволочи. А еще рассказывают, что бабы у них отдельно от мужиков живут и тоже только друг дружку того… Оно и понятно: и те, и другие – извращенцы! Что с них взять, с заразных?
Вроде всё на местах в моих мыслях и докопаться не до чего, всё разложено по полочкам, но и здесь Ус у меня в башке сомнения посеял. Умеет гад задавать вопросы с подковыркой. В голове от них чесаться начинает, зудит, пока ответ для себя не найдешь.
– Как же, – говорит, – они детей рожают, если только друг дружку того?
Вот уж – вопрос на засыпку. Получается, они не только друг друга … Тьфу ты, ну ты! Даже думать об этом противно! Только за одно это застрелил бы любого из них. Злюсь я на вопрос Уса и понимаю, что накрепко засел он в моей башке, как ржавый гвоздь в толстой доске. Захочешь – не выдернешь. Ведь действительно, сколько лет прошло, как они под землю спустились, а до сих пор живут. Как так? Не от святого же духа поколение за поколением… Размножаются, значит.