Перегрузка
Шрифт:
— Если не возражаешь, — сказал он Карен, — то я хотел бы на какое-то время забыть о нашем годичном цирке.
— Считайте, что забыли, Нимрод. Какое собрание? Я никогда о нем не слышала. Он рассмеялся.
— Я получил удовольствие от ваших стихов. Вы что-нибудь опубликовали?
Она покачала головой, и он снова вспомнил, что это была единственная часть тела, которой она могла двигать.
Он пришел сюда сегодня отчасти и потому, что чувствовал необходимость отвлечься хотя бы ненадолго от суматохи в “ГСП энд Л”, но в основном из-за того, что ему очень захотелось увидеться
С некоторым юмором Ним подумал, уж не влюбляется ли он.
Если так, то это будет означать огромную перемену в его жизни. Во многих случаях он занимался сексом без любви. Но с Карен предстоит любовь без секса.
— Я пишу стихи ради удовольствия, — сказала Карен. — Когда вы пришли, я писала речь.
Он уже заметил электрическую печатную машинку позади нее. В машинку был вставлен частично отпечатанный лист. Другие бумаги были разложены на стоящем рядом столе.
— Речь для кого? И о чем?
— Собирается съезд адвокатов. Группа адвокатов штата работает над докладом о законах, касающихся немощных людей, в большинстве штатов и в других странах. Некоторые законы действуют, а другие нет. Я провела их исследование.
— Вы будете говорить юристам о праве?
— А почему бы и нет? Юристы утонули в теории. Им нужен какой-нибудь практик, который расскажет им, что же в самом деле происходит с этими законами и актами. Вот почему они попросили меня; к тому же я и раньше этим занималась. Я буду говорить главным образом о пара— и тетраплегиках и проясню кое-какие ошибочные концепции.
— Какие ошибочные концепции?
Пока они разговаривали, из соседней комнаты доносились обычные звуки кухни. Когда Ним позвонил утром, Карен пригласила его на обед. И сейчас Джози, сестра-домохозяйка, которую Ним встретил в свой предыдущий приезд, готовила еду.
— Я вам отвечу, — сказала Карен, — но моя правая нога начинает затекать. Не поможете ли мне ее переложить?
Он встал и нерешительно подошел к креслу на колесиках. Правая нога Карен лежала на левой.
— Просто поменяйте их местами. Левую на правую, пожалуйста. — Она сказала это как о само собой разумеющемся, и Ним подался вперед, внезапно ощутив, как стройны и красивы были ее одетые в нейлон ноги. Теплые, при прикосновении они возбуждали.
— Спасибо, — поблагодарила Карен. — У вас нежные руки. И когда он всем своим видом выразил удивление, она добавила:
— Это и есть одна из ошибочных концепций.
— Какая же?
— Что все парализованные люди лишены нормальных чувств. Правда, некоторые уже ничего не могут ощущать, но у постполиотиков вроде меня все осязательные способности могут оставаться невредимыми. Хотя я и не способна двигать ногами и руками, у меня столько же физических ощущений, как и у любого другого. Поэтому-то ноги или руки могут ощущать дискомфорт или “засыпать”, и надо менять их положение, как вы сейчас и проделали.
Он сознался:
— Вы правы. Я, наверное, подсознательно думал именно так, как вы сказали.
— Знаю, —
Неожиданная мысль пришла ему в голову, но он отбросил ее.
— Расскажите мне о другой не правильной концепции.
— Она заключается в том, что тетраплегиков не нужно просить рассказывать о себе. Вы удивитесь, как много людей не желают или смущаются иметь с нами контакты, некоторые даже боятся.
— Это часто бывает?
— Постоянно. На прошлой неделе моя сестра Синтия взяла меня в ресторан пообедать. Когда подошел официант и записал заказ Синтии, то, не глядя на меня, он спросил: “А что будет есть она?” И Синтия, честное слово, сказала: “А почему вы не спросите у нее?” Но и тогда, когда я делала заказ, он не смотрел прямо на меня.
Ним помолчал, потом взял руку Карен и подержал ее:
— Мне стыдно за всех нас.
— Не надо. Вы мне заменяете многих других, Нимрод. Отпустив ее руку, он сказал:
— В прошлый раз, когда я был здесь, вы немного рассказали о вашей семье.
— Сегодня этого не потребуется, так как вы увидите их — по крайней мере родителей. Надеюсь, вы не против, если они заскочат сразу после обеда. У матери сегодня выходной, а отец работает в своей слесарной мастерской, недалеко отсюда.
Ее родители, объяснила Карен, были выходцами из австрийских семей, и в середине тридцатых годов, когда над Европой собирались тучи войны, их подростками привезли в США, они встретились в Калифорнии, поженились, у них было двое детей — Синтия и Карен. Фамилия отца была Слоунхаусер, при натурализации ее изменили на английский лад и превратили в Слоун. Карен и Синтия мало знали об их австрийских корнях и воспитывались как обычные американские дети.
— Так, значит. Синтия старше вас?
— На три года старше и еще очень красивая. Я хочу, чтобы вы как-нибудь увиделись с ней.
На кухне стало тихо, и появилась Джози, толкая перед собой сервированную тележку. Напротив Нима она установила маленький раскладной столик, а к креслу Карен прикрепила поднос. На тележке был разложен обед — холодная лососина с салатом и теплый французский хлеб. Джози наполнила два стакана охлажденным мартини “Тино Кардоннай”.
— Я не могу пить вино каждый день, — сказала Карен. — Но сегодня день особенный, потому что вы вернулись.
— Покормить вас или это сделает мистер Нимрод? — спросила ее Джози.
— Нимрод, — спросила Карен, — вы попробуете?
— Да, хотя, если я что-то сделаю не так, вы должны сказать мне.
— На самом деле это несложно. Когда я открываю рот, вы кладете туда еду. Но вам придется работать вдвое быстрее, чем если бы вы ели сами.
Бросив взгляд на Карен и многозначительно улыбнувшись, Джози ушла на кухню.
— Знаете, — сказала вдруг Карен, сделав глоток вина, — а вы ведь очень хороший. Оботрите мне, пожалуйста, губы, Она подняла голову, и он осторожно коснулся ее губ платком. Продолжая кормить Карен, он думал: во всем, что они делали, была какая-то интимная близость, даже чувственность, которую он никогда не испытывал.