Перехлестье
Шрифт:
– Она убила Кветта! – выкрикнул один из колдунов, пытаясь удержать рвущуюся прочь девушку. – И мы не знаем…
Тут его речь перешла в вой, потому что Василиса высвободила руку и вцепилась парню в лицо. С большим трудом ее оторвали и попытались скрутить. Однако Багоева стряпуха не желала сдаваться, она рвалась, кусалась и царапалась. Наконец один из Анариных приспешников не выдержал и отвесил пленнице увесистую затрещину, надеясь тем самым усмирить пленницу.
Не тут-то было! Девушка увернулась, а удар пришелся в ухо держащему ее колдуну. Жена Грехобора ликующе взвизгнула и уже почти вывернулась, чтобы сбежать от схвативших ее,
– Как же ты вернулась? – задумчиво спросила Анара, оглядывая пленницу. – Я ведь подтолкнула тебя магией. О-о-очень сильной.
– Ты кто такая – меня толкать? – буркнула девушка, на всякий случай складывая руки в замок.
Магесса ухмыльнулась:
– Я друг.
– Нет у меня друзей.
– Теперь есть. И, поверь, я хороший друг.
– Это еще почему?
– Потому что я сильная. – Женщина сделала шаг вперед, но Васька отступила, подойдя на шаг ближе к Грехобору.
Йен сжал зубы, наблюдая за попытками той, что называла себя Анарой, подчинить себе его жену. Хотя… какая она ему теперь жена. Эта колдунья и не вспомнит, что у нее был муж. А если кто-то ей об этом и расскажет – в душе не шевельнется ни тоски, ни сожалений. Разве будет ей дело до их первой ночи и той грозы, которую они разделили на двоих, стоя под потоками ливня?
– Я тоже неслабая, – тем временем ответила Лиска, исподлобья глядя на магессу. – И мне не нужны друзья.
– Хм… это резон, – согласилась Анара. – Но позволь напомнить о том, что на первое убийство ты по неопытности растратила слишком много сил, а прибывают они о-о-очень медленно. Но я могу помочь. Научить тебя.
– А что взамен? – Девушка сделала еще один короткий шажок в сторону. – Служить тебе, как эти дуболомы? Ищи дуру.
– Что я – Маркус, чтобы мне служить? – делано удивилась собеседница. – Я не так тщеславна. В качестве благодарности будет достаточно и пары «добрых» дел. Очень увлекательных.
– Как убийство? – Глаза девушки вспыхнули предвкушением.
– Да.
Василиса долю мгновения поколебалась и кивнула.
Грехобор смотрел на кудрявый затылок жены, на ее мягкие плечи, слушал голос, прежде насмешливый и задорный, а теперь такой ехидный, и боролся с желанием убить ту, которая вот-вот обернет против него свой дар.
– Как она вернулась? – Анара вопросительно взглянула на потирающих ушибы, покусы и царапины колдунов. – Как стала колдуньей? И как теперь быть с Шахналом?!
Зария делает выбор
Матерь Дев сказала Зарии, что обряд служения великой богине состоится через седмицу, а до тех пор девушке было предложено познакомиться с жизнью обители, нравами и бытом лантей.
Новообретенной послушнице пообещали не чинить запретов, ничего не утаивать и отвечать на все вопросы, которые у нее будут возникать. Столь резкая перемена отношения к собственной персоне поначалу даже испугала чернушку, которая привыкла злобу и презрение встречать чаще, чем доброту и дружелюбие.
В обители жизнь текла однообразно, размеренно и монотонно. Но в этой монотонности были покой и умиротворение. Тут никто никуда не спешил, говорили вполголоса, работали без суеты и носили себя с достоинством.
Зария на первых порах старалась
Это было непривычно, дико, но… приятно. Постепенно решимость покинуть обитель сразу же после обряда таяла, словно льдинка на солнцепеке. Неправ был дед Сукрам, ох неправ. Не плохие лантеи. И обитель их вовсе не мрачное место. Что, если старик так воспринял все оттого, что был мужчиной? Ведь и мужу Зарии здесь не понравилось. Может, черствые мужские сердца не разглядели добра и света в Доме богини? Может, права Матерь и мужчины глупы, глухи и слепы?
Так размышляла девушка, не замечая, что все реже вздрагивает при встрече с кем-нибудь из сестер, что больше уже не смотрит под ноги и не жмется по стенам, пытаясь слиться с камнем.
На второй день Зария попросила старшую из женщин доверить ей какую-нибудь грязную работу на кухне. Но вместо тяжелой поденщины наследнице лантей предложили помогать кухарке.
Первый день среди котлов и сковородок девушка провела в упоенном отрешении. Запахи готовящейся еды, бульканье похлебки – все это упорядочивало мысли и поселяло в душе мир и покой. Однако… на следующий день Зария вдруг поняла, что на кухне ей явно чего-то не хватает. Точнее, кого-то. Не доносилось от жерла печи чихание и сварливо-веселое: «Да провались оно все! Ну, как, как вы это делаете?!» – этот вопль отчаяния сопровождал каждую Василисину попытку развести огонь. Ей упорно не давалась такая сложная наука.
Без Василисиных гневных восклицаний, острых замечаний и шуточек кухня казалась какой-то пустой. А еще сюда не заглядывал по утрам Багой – насупленный, подозрительный с неизменно двигающейся челюстью и словами: «Вы тут это… смотрите, не это… а то…»
Весело кипела вода в горшках, шипело масло на раскаленной сковороде, пахло горячим хлебом, но среди всего этого не хватало чего-то столь важного для Зарии, что она удивлялась, не понимая себя. Воистину женщина никогда не бывает довольна!
Чернушка делала привычную работу, но постепенно начинала воспринимать ее как рутину. Один день был похож на другой – монотонный, однообразный, молчаливый. То, что в первый раз доставляло радость и приносило умиротворение, теперь давило и выматывало душу. Молчание. Тишина. Стук ножа по разделочной доске. Все это будет повторяться изо дня в день долгие-долгие годы. Если она останется здесь, то состарится, готовя похлебки в молчании и одиночестве. Одиночестве? Нет. Тут много ее сестер, они приветливы, хотя и немногословны, они не обижают ее, не стремятся унизить.
«И им все равно, жива ты или нет, – шепнул тихонько голос рассудка. – Если ты умрешь, они все с этими же улыбками на лицах отнесут тебя в усыпальницу. И никто не прольет ни слезинки. Никто не вспомнит и даже не заметит. Потому что, хотя их здесь и много, но все одиноки».
Эта гнетущая мысль никак не хотела покидать наследницу лантей, крутилась и крутилась в голове, завладев сознанием.
Зария пыталась пару раз заговорить с кухаркой или сестрами, которых присылали на кухню в помощницы, но те отвечали короткими рублеными фразами, а то и вовсе старались отделаться кивком или покачиванием головы. Поэтому чернушке приходилось умолкать, понимая, что ее болтовня лишь мешает послушницам.