Перехлестье
Шрифт:
– Ну-ну-ну… покричи, покричи. Вот умница, вот молодец.
И девушка глухо выла, упираясь лбом в его выпирающую, словно бочонок, широкую грудь.
– Покричи, покричи… – повторял трактирщик, не выпуская несчастную и не давая ей трепыхаться слишком уж яростно. – Ну-ну-ну…
Васька выбежала во двор, сдернула с веревки сушившееся там вязаное одеяло – теплое, нагретое солнцем – и вернулась с ним обратно на кухню.
Когда ласковая шерсть спеленала бьющуюся, кричащую девушку, та несколько успокоилась, хотя по лицу все еще ползли слезы и зубы стучали от запоздалого ужаса.
Багой мягко опустил
– Хватит, все уж закончилось. Никто теперь не тронет…
– Не тронет?! – закричала Зария, срывая горло. – Да мало ли вас, кто насмеяться надо мной снова решит!!! Так же вот – на спор – уродину пощупать да девичества лишить. А ежели мужская стать воспротивится, так можно, как он, пестом попробовать! Что с уродкой-то якшаться. Ей и то внимание за радость! Давайте! Кто еще хочет меня «порадовать»?! – она кричала, захлебываясь в рыданиях, давясь словами, слезами, воздухом. А потом сжалась вся и заревела, как ребенок, – безутешно, в голос.
– Сдурела? – удивился Багой. – Да я первым буду, кто хребет тому уроду переломит. А уж опосля и пест этот в самое нужное место ему засуну, чтобы осанка прямая была и походка приметная. А ты не блажи. Ишь чего удумала.
Зария вскинулась, во все глаза глядя на рассерженного Багоя и будто бы не веря собственным ушам.
– Чего глазами хлопаешь? Батька Багой девок своих в обиду не даст. Я вон замучился ухажеров от тебя гонять. Только на этой неделе четверо подходили – дозволения просили с тобой побеседовать. Отбиваться устал от окаянных. Всю душу вымотали!
Он продолжал еще что-то говорить, а Зария тихо всхлипывала, боясь поверить в то, что впервые ее не обманывают, не насмехаются, не хотят поиздеваться.
– …по миру меня пустите, девки сумасшедшие. Одна с магом спелась, за другой мужики хвостом ходят… А ведь какая девка была – шмыгает как мышка, никому и дела нет, никто и не смотрел. Так нет же – отъелась, округлилась, откуда только что взялось!
– Я… я… – виновато залепетала несчастная.
– Хватит реветь! Какие тебе женихи? Приданое еще не справили, и дома нет. Тьфу! Кому я тебя такую отдам? Всего добра – два платья. Чтоб потом говорили, будто девки у батьки Багоя – нищие?
Он в досаде махнул рукой, мол, надоели вы мне все.
– Багой, – мягко сказала Василиса. – Какое приданое, а? Ей бы поспать. Успокоиться.
Но трактирщик лишь покачал головой:
– Ее сейчас дэйн расспрашивать будет, вон, мужику твоему тоже на месте ровно не сидится, а это не дело, чтобы маг без разрешения силу применял. Так что поспать я ее позже отправлю. Ты… это… ты девка еще, или он… это… – неуверенно и как-то неловко поинтересовался мужчина у Зарии.
Она молчала. Хозяин трактира вздохнул, похлопал девушку по острому плечику и воззрился под ноги.
А Василиса только теперь, когда все волнения улеглись, заметила, что на обычно жаркой кухне холодно, как в рефрижераторе. Брр! И иней вокруг. Просто голливудские спецэффекты какие-то. Вот только с такими спецэффектами недолго и без здоровья остаться. Стряпуха огляделась, пытаясь понять, что случилось. По спине тут же побежали мурашки, причем не только и не столько от холода: в нескольких шагах от девушки друг напротив друга застыли в молчаливом противостоянии два брата. Маг и дэйн.
Сейчас
Дед Сукрам, сидевший за столиком, настороженно следил за обоими мужчинами, Повитуха и вовсе вскочила и теперь бессильно сжимала кулаки, не решаясь подойти.
Остальные посетители харчевни сбились в кучу, испуганно взирая то на мага, то на дэйна, но уходить при этом не собирались. Нашли развлечение!
И тут до Василисы дошло – кровь! У него по скуле течет кровь. Ему больно! Поэтому, забыв обо всем на свете и, как всегда, не раздумывая, девушка кинулась к мужу, вклиниваясь между братьями и нарушая их молчаливую борьбу.
– Ты поранился?!
Она осторожно повернула к себе лицо Йена и ласково, стараясь не причинить боли, стерла багровую дорожку уголком полотенца.
Взгляд мага, еще несколько отрешенный, непонимающий, обратился на нареченную. Та смотрела снизу вверх, и в глазах было столько переживания, столько сочувствия, что он даже удивился: чем она так обеспокоена? А потом по скуле скользнула мягкая ткань, а Василиса спросила:
– Больно?
– Что? – не понял он.
– У тебя кровь идет. Больно?
– Нет…
Грехобор потрясенно смотрел на свою женщину. Жалеет его? Беспокоится? Испугалась? Он кончиками пальцев убрал с ее лба непослушную кудрявую прядь и ответил негромко:
– Уже нет.
Она с облегчением выдохнула и прильнула к нему, обнимая за талию. Глядя поверх ее кучерявой макушки на дэйна, Йен уже с трудом вспоминал причину своего гнева. Странно. Вот только что душу затапливала черная тьма, только что кончики пальцев покалывало от рвущейся с них силы, и вдруг все разом закончилось.
Прижав к себе жену, маг гладил ее озябшие плечи и думал о том, что, не встреться она ему тогда на пустой рассветной улочке, он бы уже давно лишился возможности и гневаться, и любить, и просто жить.
Тем временем Василиса успокоилась и бросила взгляд под ноги. А там…
В общем, увидев нелепо раскинувшееся в луже подмерзшей крови мертвое тело, Васька заорала так, что даже дэйн отшатнулся.
Никогда прежде она не видела покойников, во всяком случае, таких, которых едва не до пояса рассекли мечом. Поэтому, выплеснув в звуке все свои впечатления на этот счет, Лиска уткнулась лицом в грудь мужа, трясясь как в лихорадке. Ей стали ясны в этот миг две совершенно очевидные вещи. Первое: в ближайшее время «Кабаний пятак» перейдет исключительно на вегетарианское меню. Второе: смотреть сны про искромсанного покойника Василисе Евтропиевне предстоит до пенсии. И очень даже вероятно, что в этих самых снах вышеозначенный покойник будет слоняться за ней везде, где только сможет. По этому поводу девушка решила еще немного поорать и даже позволила себе взорваться мелкой дрожью.