Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри попаданца
Шрифт:
— Нужно подойти поближе… — снова прошептал Лисянский, хотя понижать голос было ни к чему, паровая машина, работавшая даже на самых малых оборотах, производила много шума.
Конечно, можно отказаться от этой атаки и уйти в Ново-Архангельск, под защиту мощных фортов. Но это означало лишиться чести, показать трусость и отсутствие решительности, и непоправимо сокрушить собственную репутацию в глазах его величества Николая Петровича и всемогущего наместника светлейшего князя Орлова.
Ему, георгиевскому кавалеру, смело атаковавшему пять лет тому назад турецкие галеры шестовыми минами под
Нет, Юрий Федорович не был безумцем — при ясной видимости и днем торпедная атака невозможна. Фрегат бы просто сокрушил бортовым залпом хрупкую скорлупку с коптящей паровой машиной. Зато в тумане — совсем иное дело.
В стесненном узостями архипелаге, по стоящему на якоре противнику со спящей командой на борту в час «собачьей» вахты все преимущество переходило на сторону его маленького катера, вооруженного убийственным для любого корабля, даже мощного линейного, оружием.
— Торпедный аппарат, товсь! — уже не таясь, громко скомандовал Лисянский. Теперь он отчетливо видел борт вражеского фрегата, направив нос катера прямо на его середину для удобства прицеливания.
— Торпедой пли!
Во исполнение команды стоящий за спиной капитана матрос с силой наклонил рычаг. Под днищем тут же хлопнуло, катерок подбросило вверх, он освободился от ноши и стал легче, а на воде, от носа к вражескому кораблю потянулся пенистый след.
— Пошла!
Только сейчас на вражеском фрегате заподозрили неладное, послышались крики на английском языке, лающие приказы офицеров, переливчатый свист боцманских дудок.
— Поздновато спохватились…
Договорить капитан-лейтенант не успел. Страшный взрыв потряс утреннюю тишину, у борта британского корабля взметнулся в небо водяной столб, а когда он упал, то всем русским матросам стало ясно, что с незваным гостем покончено: разорванный на две половины фрегат уже тонул, а матросы горохом прыгали с него в воду.
— Боцман, готовь концы! Будем вылавливать морячков, глядишь, и поведают нам что-нибудь интересное…
Париж
Неожиданно внизу раздался непонятный шум, будто в дом ворвалась толпа молчаливых санкюлотов, словно вернулись времена Робеспьера и якобинского Конвента. Но выстрелов не прозвучало, и генерал Моро прогнал охватившую его на миг тревогу — в преданности своей охраны Второй консул Республики не сомневался, а потому громко позвал адъютанта, чтобы тот разъяснил непонятный шум:
— Мишель, что там происходит?!
Дверь в комнату немедленно отворили, но на пороге стоял не лейтенант Бланшар, а министр полиции Фуше с землистым лицом, но горящими глазами охотничьей собаки.
Следом за ним в кабинет ввалился добрый десяток здоровенных альгвазилов, которые под своими темными плащами всегда прятали оружие. С готовностью сторожевых натасканных псов полицейские плотным кольцом окружили двух ночных собеседников, не сводя с них настороженных взоров.
— Что вы себе позволяете, гражданин Фуше?! По какому праву вы врываетесь среди ночи в мой дом?
— По приказу генерала Гоша, коим обязаны подчиняться даже вы, генерал. И не могу ответить вам тем же! — Фуше довольно осклабился, блеск в его глазах стал просто нестерпимым. — Вы перестали быть гражданином, Жан Виктор Моро! И решили получить от короля титул герцога! Для чего руками здесь присутствующего Кадудаля решили убить Первого консула! Вы предатель, Жан Виктор Моро! Вы арестованы! Да, да, оба! Первый — за измену Республике, второй — за попытку убийства Первого консула!
— Вы что говорите, мсье Фуше?! Я изменник?! Вы сошли с ума, полицейская ищейка!
Моро, наконец, вышел из ступора, в который его ввел поток вздорных обвинений, и рука генерала сама легла на рукоять шпаги. Однако полицейские восприняли это движение как угрозу и бросились на генералов, скрутив обоих.
Глаза Фуше торжествующе смеялись, когда министр полиции повернулся к вождю шуанов — тот, привыкший за годы борьбы к перипетиям судьбы, сохранял ледяное спокойствие.
— Могу вас разочаровать, месье Кадудаль. Первый консул республики жив. Карета ехала слишком быстро, и вместе с генералом в ней был я. И видел все собственными глазами. Вы убили простых парижан, месье королевский генерал, четыре десятка ни в чем не повинных стариков, женщин, мужчин и детей.
— А в чем были виновны те же женщины и дети, которых вы растерзали в Вандее?! Ведь их приказал убивать Гош!
— То послужило на благо Республики, а вы просто убийца, Кадудаль, и скоро «чихнете в корзину»!
— Гильотиной меня не испугаете. Но пожелаю и вам того же!
— Мне вряд ли, а вот вашему подельнику, которому вы пришли отчитаться о своих злодеяниях, может грозить эта участь. Мы не спускали с вашего дома глаз, генерал Моро, когда получили сообщение из Лондона, что вы вошли в сношения с изменником Пишегрю! — Фуше прямо светился от радости. — И после покушения на Первого консула я бросился прямо сюда, как меня и предупреждали в записке. И кого я здесь застал?! Главаря шуанов Жоржа Кадудаля в разговоре с генералом Моро! И вы будете утверждать, что все произошло случайно?!
— Я здесь ни при чем, генерал… — прохрипел Кадудаль, даже не пытаясь оказать сопротивления дюжим полицейским. Вождь шуанов слишком долгое время провел в заговорах и мятежах. А потому, в отличие от боевого генерала Моро, совершенно растерявшегося под неумолимыми обвинениями, всем своим естеством ощутил неправильность происходящего, и громко произнес:
— Это чудовищная мистификация. Я не только сам залез в западню, но и заволок туда вас, генерал…
Варшава
— Война с Россией нам не нужна! Пока…
Тадеуш Костюшко тяжело поднялся с кресла. Вот уже второй раз его выбрали «начальником государства», позвав на помощь и снова признав заслуги перед Речью Посполитой.
Восстание началось спонтанно, раньше назначенного срока — уж больно было невтерпеж многим шляхтичам терпеть оккупантов в своем доме. Сообщения поступали из всех воеводств, и они были радостными, вызывая безудержное ликование в Варшаве.
Пруссаки покидали территорию Польши, кое-где с боями, но зачастую спасались бегством, не выдержав дружного напора инсургентов, в очередной раз поднявшихся за свободу родины.